Муц-Великан
Шрифт:
Все опустили мотыги, взглянули на дорогу, закивали и зашумели:
— Он идет нас спасать! — воскликнул один — и Муц встрепенулся.
— Еще бы! Ведь, мы молились ему и приносили жертвы целых пять дней! — Муца передернуло.
— Быть может, небо пошлет нам другого освободителя. Этот показывает чудеса только с едой! — кричал третий, У Муца стал не совсем гордый вид.
— Он разорил нас своим аппетитом, — жаловался четвертый. Муц сильно покраснел.
— И бесновался сегодня утром, как дикарь, когда у нас не хватило еды, — добавил пятый.
Муц опустил глаза, полез в карман,
О разбойниках и беглеце Буце
Муц осмелился поднять голову только тогда, когда он окончательно скрылся из глаз бедняков и забрался в глубь Беличьего бора. Последний получил это название потому, что на его деревьях прыгало множество белок.
Но он мог бы также называться и Разбойничьим бором, потому что в его чаще, как и во всех лесах Лилипутии, кишмя-кишели разбойники. То были лилипуты, которые полакомились сладким добром толстосумов и бежали от полицейских в лес, где с течением времени, одичали. По ночам они иногда нападали толпой на какой-нибудь плохо защищенный пряничный замок, выгрызали большие куски из стен, и с набитыми ртами удирали, прежде чем их успевали схватить полицейские собаки. Если же им не удавалось напасть на замок, они нападали на большой дороге на лилипутов и обирали их до ниточки. Так одичали разбойники в Лилипутии.
Муц, конечно, не заметил ни одного из этих господ, несмотря на то, что они сидели на корточках за папоротниками и с изумлением наблюдали за великаном. Муц все время думал о том, что его — такого большого великана — кормили бедные лилипуты, что они ухаживали за ним и развлекали его, а он издевался над ними, когда они молили о помощи. Ему показалось, что деревья и кусты шелестят за его спиной:
— Бесстыдник! Бесстыдник! Ты — великан и не помогаешь маленьким.
А в щебетаньи птиц ему слышалось:
— Фи, великан! Фи, великан! Фи-фи…
Ах, как плохо чувствовал себя Муц! Ему хотелось бежать от самого себя, он ругал и упрекал себя, и стал думать о том, как бы освободить лилипутов. Он чуть, было, не угодил в лесную реку, которая широким изгибом окаймляла луг и убегала вдаль. Волны журчали: «купать-ся купать-ся!..»
Тут Муц вспомнил, что он давно уже как следует не умывался. Лицо его пылало от солнца и досады, было покрыто потом, а волны звали, — купать-ся! купать-ся! Короче говоря, Муц не был бы шмеркенштейновским мальчиком, если бы не — раз, два, три — он не снял с себя платье, швырнул его в сторону и не прыгнул с разбега в воду. Прыжок вышел очень удачным, — как-раз до самой середины реки. Муц окунулся, поплыл и собирался после купанья залезть бодрым и свежим в рубашку. А когда купающийся мальчик думает о рубашке, он поглядывает на берег и обычно радуется, если, по крайней мере, рубашка еще на месте.
Но Муцу не пришлось радоваться, когда он взглянул на свое платье. Он пришел в ужас: его белье и одежда вдруг зашевелились. Штаны тронулись с места и побежали через лесной луг в кусты,
Тут и у Муца появилось проворство в ногах. Он вылетел стрелой из воды и помчался через поляну за движущимся платьем.
— Эге! Так вот что это за таинственные ноги! Пять, шесть, семь оборванных лилипутов с всклоченными бородами возились в кустах с курткой, штанами, рубашкой и ботинками Муца.
Вдруг оттуда послышался громкий возмущенный голос лилипута:.
— Негодяи, грабители! Вы думаете, что я не заметил вашей проделки. Воры вы этакие!..
Подоспевший Муц увидел, как один лилипут длинной дубинкой отважно колотил семерых разбойников, нападавших на него с маленькими ножиками. Они рассыпались в зарослях шиповника, как кроты, когда показалось голое тело великана… Все кончилось. Остался только лилипут с дубиной, вытиравший кровь с раны на лбу.
Он, видимо, был не стар, у него была стройная юношески-гибкая фигура, на подбородке высыпал белокурый мох, а ясные глаза светились бодростью. Его серый камзол был порван, загорелые ноги были босы, зато на зеленой шапочке развевалось огромное перо.
Этот проворный человечек вскочил со своей дубинкой на пень, уселся на нем, заклеил рану на лбу пластырьком и молвил, даже не посмотрев на Муца:
— Однажды эти воры содрали с меня куртку, когда я спал.
— Кто ты, собственно, такой? — спросил с удивлением Муц.
— Беглец Буц Хутцебуц.
— Буц Хутцебуц! — рассмеялся Муц и уперся руками в бока. — Скажи, неужели ты меня совсем не боишься?
— Бояться? А что это значит? — заболтал тот ногами и сделал любопытное лицо.
— Неужели ты не знаешь, что я ваш спаситель…
— Я не нуждаюсь ни в каких спасителях. Вот мой спаситель. — И он поднял свою коричневую дубинку, почти такой же величины, как он сам. — Если бы не она, полиция давно бы меня уже схватила.
— Почему?
— Это неприятная история.
— Неприятная история? — стал добиваться Муц. Ну, расскажи, расскажи! — Он вытерся рубашкой, оделся, не спуская глаз с забавного и шустрого человечка и продолжал настаивать:
— Ну, расскажи, расскажи!
Хутцебуц положил дубинку на плечо, скрестил ноги и начал рассказывать.
История беглеца Хутцебуца
Три года тому назад, — начал он, — как известно в королевском замке в столице строилась огромная марципановая башня. Строили ее тогда двести лилипутов, все время держа платок у носов. Полгода! Один я не нуждался в платке. Я никогда не принадлежал к тем слабым, которых валит с ног аромат пряника или прельщают лакомства. Но, чорт возьми, как-раз в тот день, когда возводили большой марципановый купол, я видно мало поел картофеля. А тут еще купол издавал очень свежий, крепкий аромат. Короче говоря, мне так захотелось наверху полакомиться, мне так нехорошо стало, что я поскользнулся, докатился до карниза башни, ухватился руками и зубами за марципановый зубец. Он отломался. Я упал с высоты семи метров, и, падая, проглотил кусок марципана. Трах! Я стал преступником.