Муц-Великан
Шрифт:
Все его истории начинались так:
— Однажды, когда я еще был беглецом, мне пришлось…
Муц снова приободрился и начал болтать о Шмеркенштейне, о великих людях своей родины и о разных шмеркенштейновских вещах, которые показались Буцу до того чудесными, что у него мечтательно засверкали глаза.
Быть может, они не болтали бы так беззаботно, если бы знали, что происходит в королевском дворце. Там сидел Пипин, окруженный советниками, и все они ломали головы над тем, как бы поймать великана живьем. Нельзя ли поймать его еще до прибытия войска в столицу? Уже в тот же вечер были разосланы верховые гонцы. Они объехали, с тайным посланием,
И когда бледная луна повисла над дворцовой горой, когда Муц, похрапывая, спал в пещере, а Буц, растянувшись, лежал рядом с великаном, зажав в руке дубинку, — пещеру окружили королевские полицейские. Они подкрались со всех сторон к обоим спящим с длинными веревками в руках.
Но ухо у Буца за его долгую жизнь беглеца стало столь же чутким, как у индейца. Не успел первый полицейский поставить ногу на шуршащую соломенную плетенку, как Буц вскочил, разбудил Муца громким «алло!» и так стал тузить дубинкой первого попавшегося полицейского, что все они, сломя голову, убежали в ночную тьму.
На другой день Пипин со своими советниками снова сидел на том же месте, и снова они ломали себе головы. Советника Полная-Чаша опять осенила счастливая мысль.
— Я узнал от главного полицейского, — сказал он, что в ту ночь, когда мы поймали великана, он был безобразнейшим образом пьян. Поэтому он так крепко спал и его так легко было связать. Следовательно…
И советник Полная-Чаша хитро сверкнул глазками.
На другой вечер Муцу и Буцу снова пришлось пережить новые неожиданности. На сей раз молчаливые слуги принесли не только жареную рыбу и паштет из улиток, но и заманчивую бутылку. Содержимое ее отливало золотом и напомнило Муцу другую знакомую бутылку, а вместе с тем, и веревки, тюрьму, чью-то глупую голову и всякие другие неприятности. Поэтому он схватил бутылку за горлышко, широко размахнулся и швырнул ее с горы. А Буц готов был поклясться:
— Бутылка означает новый ночной визит полицейских.
И когда, действительно, в полночь полицейские снова проникли в пещеру, им пришлось еще хуже, чем в прошлую ночь.
И снова на том же месте заседал король со своими советниками. Теперь они ломали головы над вопросом:
— Чем занять великана до прихода войска?
А Муц ежедневно прогуливался по столице, проделывал штуки, очень не нравившиеся королю, и возбуждал всяческие волнения. Правда, лилипуты не осмеливались подняться до пещеры Муца — суеверный страх перед королем держал их в отдалении от дворцовой горы. Но стоило Муцу с Буцом на плече появиться в квартале бедняков, как народ выбегал из некрасивых жалких домиков и приставал к нему с просьбами. Приходили женщины и жаловались на горькую нужду, которую они терпят вместе со своими детьми. Являлись калеки и показывали свои увечья. У одного не было руки, у другого — ноги; один был скрючен, другой слеп.
— На фабрике у Сыра в-Масле машина оторвала мне руку, и теперь я уже не нужен никому из толстосумов, — жаловался один.
— При постройке одного замка большая пряничная плита раздробила мне ногу, и я теперь голодаю, — причитывал другой.
— Со мной произошло несчастье в руднике Без-Забот, и я теперь из-за этого сижу без куска хлеба, — плакался третий.
— Меня на войне предательская пуля превратила в инвалида: одна нога — не две ноги, — укорял четвертый и грозил кулаком на север по
— Я немощен и стар, и меня вечно мучает запах пряника! — кричал седой старик. — Когда ты избавишь нас от этих страданий?
— Через несколько дней. Так обещал мне советник Полная-Чаша. Через несколько дней все переменится, говорил советник Полная-Чаша. — И Муц быстро двинулся дальше, потому что картина нужды сжимала ему сердце.
Попробовал Муц прогуляться за город и заглянуть в окна маленьких заводов. Он посвистывал в такт грохоту машин и приветствовал рабочих громким «алло!»
Все бросили работу, вышли на улицу и окружили великана. Явились те, кто изготовляют прекрасные вещи, продающиеся в магазинах толстосумов; пришли женщины и девушки, которые ткут за стучащими машинами пестрые ткани, шьют платья и обувь; кондитерши, что готовят для толстосумов с утра до ночи пряники и другие сладости. И все стали жаловаться.
— Мы так прилежны, великан, — и вечно бедны!
— Все принадлежит толстосумам! Все! А нас валит с ног запах марципана! Когда же ты нас освободишь?
— Через несколько дней, обещал мне советник Полная-Чаша. Через несколько дней многое переменится, — уверял Муц, пересадил Буца на другое плечо и ушел разыскивать старца Громовое-Слово.
Они нашли старого пророка в ветхом безобразном домишке бедного квартала, где Громовое-Слово в своей каморке вбивал гвозди в подошвы и латал маленькие ботинки лилипутов. Угнетенный и желчный, он сидел на своей скамеечке, как бы все еще стыдясь своего бегства с Дворцовой горы.
— Через несколько дней все переменится! Через несколько дней вы будете свободны, так обещал мне советник Полная-Чаша, — громко крикнул Муц в каморку Громового-Слова.
Но старик почти не поднял головы. Желчно и злобно продолжал он колотить по башмачку и между одним ударом молотка и другим буркнул:
— Пока у короля на голове корона, мы будем в рабстве и нам не избыть своей нужды.
«Ты ничего больше не можешь сказать? Это я и без тебя знаю»… — И старик снова взялся за свою работу.
Затем Муц и Буц ушли оттуда, и Муц стал убивать время в столице, как настоящий шмеркенштейновский бездельник: он разглядывал себя в окнах домов, как в зеркале, и строил при этом страшные гримасы; дразнил полицейских, которые десятками прогуливались по столице, охраняя от аппетита лилипутов пряничные здания; портил королевские таблички, возвещавшие во всех концах города:
Его Королевское Величество провели бессонную ночь.
Аппетит: как и прежде, плохой.
Цвет лица: попрежнему утомленный.
Общее состояние: под носом у короля от поры до времени появляются маленькие капли жидкости.
Врачи надеются, что можно будет предотвратить осложнения.
Муц приписывал карандашом внизу:
Против насморка помогает настойка из ромашки! Муц.
Посвистывая, он прошелся по пряничному кварталу, где башенки из сахарной глазури в тихой дреме поднимались к небу. В пряничних апартаментах, облицованных зеленой, красной, синей или желтой патокой, проводили дни толстосумы и их семьи. Им прислуживали слуги, одетые в красные или синие фраки, они играли с изнеженными комнатными собачками или высчитывали к размышляли над тем, как выжать побольше богатства из своих фабрик, рудников и земель. Некоторые толстосумы по целым дням только и занимались расчетами и планами, — от этого у них иногда неделями гудело в голове.