Мудрец острова Саре
Шрифт:
Услышав знакомый стук в дверь, епископ Люкин заложил полоску красного бархата меж страниц молитвенника, украшенных цветными рисунками.
— Войди, — пригласил он в кабинет юного помощника.
— Ваша светлость? Вас ждут этажом ниже.
— Великолепно, брат Джайлз.
Люкин величаво поднялся на ноги. Отложил в сторону священную книгу: пришло время закончить размышления.
Быстрым шагом они спустились по крутым винтовым ступеням, ведущим в склеп монастыря. Святилище наверху было тихим и безмятежным, там пахло ладаном, солнечный свет струился сквозь круглое окно. Однако внизу
Люкин спугнул со своего пути крысу и повернулся к помощнику:
— Сколько человек выжило после нападения?
— Пятеро, — ответил Джайлз и повел епископа по узкому дымному коридору к двери с железным косяком. — Здесь их предводитель.
— Это он убил брата Жофрея?
— Все утверждают, что да.
Хмурым кивком Люкин приказал стражнику пропустить его. Камера была холодной и тусклой — до создания Трибунала она служила для хранения вина, — яркого света двух факелов у двери хватало, чтобы пробудить действие корбаловых кристаллов, которые были разложены на квадратном куске бархатной ткани на перевернутой бочке. Перед бочкой сидел Саттер Дубай с руками за спиной в железных наручниках. Он дрожал от холода и корчился от боли, вызываемой камнем размером с грецкий орех. В углу на табурете скрипел пером по пергаменту священник в черном, записывая каждое слово, которое вылетало из сухих губ заключенного.
Епископ аккуратно переступил через груду грязных лохмотьев, чтобы не запачкать полы рясы с вышивкой.
— Саттер Дубай, не так ли? — спросил он, рассматривая кровавую одежду, спутанные каштановые волосы и заостренные черты лица. — Мы давно вас ищем.
Саттер посмотрел на него одним карим глазом, другой заплыл от синяка. Он молчал, поэтому Люкин продолжил:
— У меня есть вести от вашего отца-барона.
— Вы его тоже арестовали? — с трудом выговорил бунтарь.
В присутствии одного корбала речь становится невнятной, а если учесть выпитое накануне спиртное и потрескавшиеся кровоточащие губы, то его было почти невозможно понимать.
— Отнюдь нет, — ответил епископ, чей слух давно привык к нечленораздельным звукам, издаваемым измученными узниками. — Ведь это он сообщил нам, что вы отказываетесь выполнить свой священный долг — исповедаться перед отпущением грехов. Барон Дубай — верный сын церкви, — подчеркнул он. — В отличие от его отпрыска.
Люкин протянул руку к человеку с пером, молча требуя пергамент.
— Он сознался? — спросил он, проглядывая записи.
— Его почти все время рвало, — ответил священник с ухмылкой, указав на дурно пахнущее ведро в углу. — Это когда он был в сознании. Перепил эля, должно быть.
— Краденого эля, несомненно, — презрительно фыркнул епископ.
— Слушайте, я уже говорил ему и теперь повторяю вам, — вмешался Саттер, снова съежившись от корбалового кристалла. — Я ушел от нее. Вы не понимаете? Я больше не один из них!
Люкин сердито на него посмотрел: его это не убедило.
— Конечно же, нет. Вы научились всему, чему хотели, для использования своих дьявольских сил, а затем ушли. Так
— Вы неправильно поняли.
— Нет, это вы ничего не понимаете, колдун, — пресек его речь верховный судья, склонившись над страдальцем. — Вы не понимаете масштаб ваших преступлений. Но скоро поймете.
Он сделал резкий жест, и Джайлз достал короткую веревку с двумя большими узлами — четыре дюйма друг от друга. Подойдя к пленному сзади, он завязал ее вокруг головы на уровне глаз, а концы прикрепил к деревянному рычагу в форме креста. Когда устройство было готово, он повернул его, словно капитан корабля — штурвал. Веревка натянулась, вдавив узлы в плоть. Саттер вздрогнул, издав от боли поросячий визг.
— Без зрения вам мало толку будет от визуальной сферы, мой друг, — отметил Люкин. — И зачем тогда вам магия?
— Пожалуйста… скажите, что вам от меня нужно.
— Информация. Содействие. Простые вещи.
— Но я же сказал вам, что ушел от нее…
— Однако вы еще не попросили отпустить вам грехи. Значит, не до конца раскаиваетесь. — Джайлз сдвинул рычаг еще на один оборот. — Вам есть что рассказать, помимо заклинаний, мой друг, продолжил Люкин низким голосом. — За одно воровство следует отрубить руки, а за убийство судьи, назначенного королем, — повесить прямо сейчас.
Саттер сглотнул слюну в страхе, что веревка натянется еще сильней.
— Вам есть что сказать, чтобы я смягчился и сохранил вам конечности или вашу жизнь… а лучше даже и то, и другое? — спросил епископ. — Вообще хоть что-либо?
Саттер тотчас захлебнулся в потоке слов, и писчий схватил пергамент, чтобы занести все, что он скажет.
— Я могу отвести вас туда, — выпалил узник, хватая ртом воздух. — Прямо в лагерь принцессы. Мне все равно, что с ней будет… с ними всеми. Я им был не нужен. С самого начала. Есть путеводные следы — руны… их видят только колдуны. Пожалуйста, не трогайте мои глаза, — взмолился он, слизывая струйку крови с губ. — Иначе я не увижу путь и не смогу пройти через защитные заклинания.
У епископа от любопытства поднялись брови, но голос остался спокойным и ровным.
— Что за защитные заклинания?
— Стены отражения. Иллюзии. Приспособления, чтобы никто не набрел на лагерь.
— Ах да. Вот почему мои люди не смогли найти это место, — догадался Люкин.
Благодаря недавнему знакомству с отцом Алдусом он знал о существовании разных способов обмана зрения и ощущений, но не нашел метода справиться с ними.
— Скажите мне, сколько человек живет в лагере?
— Около пяти сотен…
Брат Джайлз зашипел от изумления.
— Боже, защити нас! — произнес он в ужасе.
— Но они не все колдуны, — поспешил добавить Саттер. — Чуть больше половины — лорнгельды, а остальные — их мужья, жены, дети. Они голодны и слабы… Они не ждут вас. Несколько десятков человек с кристаллами смогут взять их всех в плен, если я покажу вам дорогу…
Епископ сделал шаг назад, задумчиво потирая лоб.
— Интересное предложение, надо признать. Такого не поступало ни от одного из ваших друзей.