Мудрец острова Саре
Шрифт:
— Здесь нет никаких рун, так? — сказал Люкин, остановив коня у засохших кустов.
Саттер в страхе покачал головой.
— Должно быть, они их стерли.
Епископ помрачнел.
— Значит, они подозревали, что ты их предашь. Ни одна из сторон не может тебе доверять… Как Алдусу, — добавил он еле слышно.
Осознав, что его дело проиграно, бунтарь решил испытать последний шанс, каким бы опрометчивым он ни был. Выкрикнув заклинание, он создал в каждой руке по зеленой огненной бечевке, ударил по оковам и разрезал их, словно меч плоть.
Однако епископ Люкин приготовился сражаться
Епископ повернулся к командиру.
— Кончай с ним! — гаркнул он, и тотчас через ветку дуба перекинули веревку и набросили на шею Саттера петлю.
— Нет, нет, я помогу вам найти их! — верещал он, однако, судя по панике в голосе, уже не надеялся на спасение.
— Дурак, какой теперь в этом толк? Наше главное оружие — застать их врасплох. Без нужной тактики кристаллы нам не помогут. А если уж они уничтожили следы, то наверняка наблюдают за нами прямо сейчас и давно знают, что мы здесь.
Епископ поднял указательный палец, и веревка натянулась. Атайя взяла себя в руки. Хотя ей хотелось убрать визуальную сферу, она продолжала смотреть на предсмертные муки бунтаря, не отводя взгляда от его налитых кровью глаз, черного высунутого языка, дергавшихся еще долго после удушения ног. Несмотря на весь ужас происходящего, Люкин на самом деле сделал ему одолжение. Кристаллы довели бы баронского сына до безумия, а веревка быстро оборвала его жизнь.
Убедившись, что жертва мертва, епископ, глубоко задумавшись, прикусил нижнюю губу. Затем развернул коня и словно посмотрел принцессе прямо в глаза.
— Вы наблюдаете за нами, ваше высочество? Благодаря своему маленькому шару? Если так, то знайте: настанет день, и я вымету вас из этого леса. Он занимает большую территорию, и мне понадобится время, однако вам не удастся прятаться вечно. Никому из вас.
Сфера задрожала на ладонях Атайи. Верховный судья пришпорил коня и поскакал прочь вместе с адриэлитами. Когда стало ясно, что он не вернется, принцесса удалила сферу и вышла из часовни.
Кейл находился около колокольни. Он стоял на коленях рядом с мастером Тоней, перед которой тоже только что рассеялась сфера. Лицо ее было бледным словно воск свечи.
— Возьми пару человек и снимите его, — тихо велела Атайя юноше. — Мы похороним его за часовней рядом с Терренсом.
Кейл пошел выполнять неприятное задание, а принцесса помогла Тоне подняться на ноги.
— Полагаю, уже можно установить руны обратно, — подавленно произнесла женщина.
— Давай подождем несколько дней. Вместе с Саттером поймали еще четверых. Епископ может сделать еще одну попытку.
Хотя Атайя сомневалась, что он использует ту же тактику второй раз. Конек Люкина — непредсказуемость. Он придумает более надежный план, чтобы не зависеть от одного колдуна, не знающего, на чьей он стороне.
— Это не твоя вина, Атайя, — сказала Тоня перед тем, как уйти. — Он был недостойным человеком и сам навлек на себя беду.
— Я знаю, но Саттер — не единственный лорнгельд,
Тоня похлопала ее по плечу.
— Ты как-то сказала, что это война одного колдуна. Нам придется пережить ее. Больше делать нечего.
Несмотря на утешение мастера, Атайя встревожилась как никогда раньше. Вооруженные солдаты с мечами и корбалами были знакомым врагом, врагом — с которым она боролась всегда. Но колдуны, которые хотят ее гибели? Это уже совсем другой бой, и принцесса пока не знала, как его принять.
Глава 17
— Вы проиграли еще десять крон, — сказал Николас, сгребая щедрую стопку серебряных монет, и улыбнулся партнеру, который сидел напротив эмалированного игрального стола. — Вам сегодня не везет в кости, ваша светлость.
Брандегарт ухмыльнулся:
— Кажется, да.
Он поднял пару костей и бросил их на чашу, с грустью глядя на свой оскудевший запас серебра.
Хоть Николас и знал, что неприлично считать выигрыш, но прикинул, что у него приблизительно пятьдесят крон. Давно пора, думал он про себя. Принц уже третий раз гостил у Мудреца, но впервые ему удалось обыграть его. Странно, что к нему неожиданно повернулась удача, однако жаловаться он не собирался. Возможно, просто наступил Новый год. Николас провел зимние праздники за выполнением обязанностей лорд-маршала и за последние несколько недель не мог выбраться к чародею.
Он сам не знал, почему пришел. За долгими беседами Брандегарт из Крю редко говорил о колдовстве, несмотря на тонкие намеки принца. Мудрец предпочитал вести разговоры о климате Саре, архитектуре дворца, даже о последних слухах, кто кому при дворе наставил рога.
Однако когда речь заходила об Атайе, их роли расходились. Брандегарт задавал внешне безобидные вопросы, а Николас отвечал на них как можно уклончивей, а потом искусно менял тему.
Его светлость был обаятельным собеседником — почти как принц — и имел способность подталкивать его говорить о таких вещах, которые он не стал бы упоминать: о напряженных отношениях с Дарэком, о глубокой преданности Атайе. Николас надеялся, что Мудрец примет его откровенность за проявление доверия и ответит тем же относительно истинной цели своей секты и собственной роли в жизни сарских лорнгельдов.
— Погода портится, — отметил Николас, глядя на крупные снежинки, которые кружили у окна. — Наверное, мне надо возвращаться в поместье, а то попаду в бурю.
И Ранальф тоже, — подумал он, зная, что наемник будет волноваться, если игра в кости затянется дольше нескольких часов. Он ждал принца в большой зале: не хотел отпускать Николаса в замок одного и в то же время боялся столкнуться с Мудрецом лицом к лицу.
— Не стоит беспокоиться по поводу погоды, — уверил его Брандегарт. — Если приблизится буран, я почувствую. — Он прошелся к окну и закрыл ставни, жалуясь на сквозняк. Потом что-то прошептал и пошевелил пальцами, а затем вернулся за стол. — И даже если начнется метель, — дружелюбно добавил он, — мы рады будем предложить вам переночевать.