Мудрец острова Саре
Шрифт:
— Ты узнаешь меня? — прошептала Атайя, зная ответ наперед.
— Я не могу, — ответил он, но не ей. — Голос говорит мне, что я должен, но я не стану.
— Голос… чей голос, Николас?
Его лицо дернулось от боли, глаза взрослого человека засверкали, как у ребенка.
— Это моя армия, — сказал он, вытащив двух деревянных солдатиков. Атайя подарила их на день рождения Мэйлену два года назад. — Маленький мальчик разрешает мне с ними играть.
— Очень милые, — выдавила она, едва сдерживая слезы. — Николас, ты знаешь этих людей? — спросила принцесса, отойдя в сторону, чтобы он увидел Дарэка с епископом.
Она подумала о том, как Джейрен ворошил ее память нескончаемыми
— Это папа маленького мальчика, — сказал принц, показывая на Дарэка, и шепотом добавил: — Мне он не нравится. Он злой.
— Правда? — выразил досаду король.
Если бы положение не было столь плачевным, Атайя рассмеялась бы через боль.
— А другой человек?
Николас недовольно сморщил лицо:
— Он слишком громко говорит.
Принцу неожиданно надоела беседа, и он занялся своими солдатиками. Взяв их в руки, он стукал игрушками друг о друга, изображая смертельный бой, не менее свирепый, чем тот, который происходил в его сознании.
— Он не узнает нас, — нетерпеливо и грубо произнес Дарэк. — Мы его уже не раз спрашивали.
Атайя его не слышала, она была опустошена собственными терзаниями. Принцесса видела, как сходил с ума отец, но та душевная рана была лишь ссадиной по сравнению с нынешним страданием. Она часто бывала не в ладу с Кельвином и хранила о нем не только добрые воспоминания… но Николас! Брат был ее другом на протяжении двадцати одного года, с ним она делила радости и горести, любила его всем сердцем. Эти счастливые времена уже не повторятся, а она для него будет просто незнакомкой, как ни мучителен сей факт.
Принцесса поняла, что перенес Джейрен, когда нашел ее в келье монастыря: обрести тело, зная, что душа навеки спрятана за маской безумия. И затем, словно злую шутку, она вспомнила его слова в утешение. Тогда она улыбнулась, а теперь они беспощадно отдавали в мозгу.
Николас заботился о тебе всю жизнь, и с ним ничего дурного не сталось.
Ирония судьбы. Ими полна ее жизнь.
Ты когда-то был ребенком, в этой же комнате, — подумала она, глядя на лицо брата. — А теперь ты снова почти малыш.
Глаза наполнились слезами, все стало расплывчатым, но она вытерла их краешком одеяла.
— Ну же, Атайя, — заворчал позади Дарэк. — Тебе не к лицу театральные эмоции.
Принцесса была слишком опечалена, чтобы обидеться.
— Что его ждет? — спросила она срывающимся голосом.
— Пока не знаю. Если придет в себя, его будут судить. Что бы ты ни думала, — презрительно добавил он, — а покушение на короля — тяжкое преступление, околдован человек или нет. Если не поправится, то его запрут где-нибудь, чтобы не повторил попытку. Пока он ведет себя тихо, но кто его знает?
— Или кто ее знает, — отметил епископ. — Сир, вы выполнили желание сестры, хотя я так и не понял зачем. Однако она опасна, и ей здесь нельзя оставаться, уверяю вас!
До Дарэка наконец дошла мудрость увещеваний Люкина. Может, тому способствовал поздний час, но его веки отяжелели от присутствия Атайи, хоть и недолгого, но утомительного.
— Ты на него посмотрела, теперь уходи, — сказал он, повернувшись к сестре. — Возвращайся к людям, которые тебя презирают.
— И не смейте здесь появляться, — добавил епископ. — Я занял соседнюю опочивальню, пока нахожусь в столице, и буду следить, все ли спокойно. Если вздумаете снова возникнуть в Делфархаме, его величество будет не так благосклонен, как сегодня.
Атайя
Первым делом по возвращении Атайя выплакала слезы, над которыми смеялся Дарэк. Когда глаза высохли, а рукав платья промок насквозь, она нашла мастера Тоню в надежде что-либо узнать о болезни Николаса. Несмотря на поздний час, Тоня работала на кухне — растирала в ступке семена подсолнуха, чтобы снять скопившееся за день напряжение. Мозель с Джейреном сидели рядом за столом, и оба вскочили на ноги, когда вошла принцесса, с явным облегчением, что она невредима.
Тоня крепко обняла ее, оставив на плечах белые масляные отпечатки.
— Джейрен сказал мне, куда ты отправилась, и я сильно волновалась. То и дело вспоминала, как ты исчезла забрать Алдуса и так и не вернулась. — Она отпустила ее, но в глазах осталась тревога. — Ты видела Николаса? Как он?
— Плохо, Тоня, — ответила Атайя, опустив взгляд. — Совсем плохо. Мне нужна твоя помощь, чтобы разобраться, что с ним.
Запинаясь, принцесса передала все, что сказал ей Дарэк о поведении брата, и собственные наблюдения. Только один момент заинтересовал Тоню.
— Говоришь, что-то в нем сломалось, словно щелкнуло, — задумчиво повторила она.
— Что это значит?
— Боюсь, Николас находится под заклинанием принуждения. — Мастер села рядом и взяла руки Атайя в свои ладони, более шершавые. — Совет считает крайне неэтичным вмешиваться в свободу воли человека. Оно было запрещено раньше, чем обряд передачи магических сил.
Принцессе стало тяжело дышать. Нет, только не еще одно запретное заклинание. Родри нарушил указ Совета, забрал волшебный дар у одного человека и дал другому — ее отцу, Кельвину. Однако колдун не предупредил об опасности ритуала, и Кельвин в итоге сошел с ума и умер из-за несчастного случая, учиненного дочерью. Королю не удалось достигнуть главной цели своей жизни — свободы для лорнгельдов, народа, который он надеялся лучше понять, обладая магией. Атайя поклялась продолжить то, что он начал. Косвенным образом передача способности к чародейству явилась семенем, из которого выросла вся ее кампания.
Станет ли заклинание принуждения камнем, который все разрушит?
— Не понимаю… если Николаса заставляли убить короля, то почему он этого не сделал? — спросил Джейрен.
— Потому что это противоречило его сути, шло вразрез с его натурой. Понимаешь ли, чтобы заклинание подействовало, необходимо содействие, хоть самое малое, иначе жертва не выполнит приказания. Я уверена, что в глубине души Николас, как и ты, — сказала Тоня, повернувшись к Атайе, — хотел бы, чтоб Дарэк умер. Мудрец ухватился за это и завладел его разумом. Однако невозможно заставить человека сделать то, что претит ему. Если, как ты считаешь, Николас не способен убить, тем более брата, то никакой магией его не вынудишь. Брандегарт не так хорошо знал принца и, вероятно, неправильно трактовал обиду, которую Ник держит на Дарэка, приняв ее за чистую ненависть. Когда наступил момент исполнения задания, то нечто «щелкнуло», как ты выражаешься. И это был сознательный отказ Николаса подчиняться, в результате развилась лихорадка. Мудрец до сих пор давит на него, а принц сопротивляется с той же силой. Отсюда и невменяемость. Мне кажется, он ведет себя как ребенок, потому что весь его разум занят борьбой с заклинанием.