Мудрецы Талмуда

Штайнзальц Адин

Рав Аши, о частной жизни которого мы знаем так мало, воздвиг себе памятник, с которым не может сравниться самое великолепное надгробье. Этот памятник запечатлел духовный облик своего творца. Речь идет, конечно, о Вавилонском Талмуде. Духовный облик рава Аши рисуют не только его высказывания, приведенные в Талмуде. Черты его проступают также сквозь талмудические дискуссии и высказывания других мудрецов, в которых имя рава Аши вовсе не упоминается. Вавилонский Талмуд можно в определенном смысле назвать духовным отражением личности рава Аши — отражением образа его мысли и творческих методов. Отпечаток, наложенный им на Вавилонский Талмуд, не нуждается в провозглашении его имени. Ведь все, о чем говорится в Талмуде, прошло через руки рава Аши и носит следы его труда.

Того немногого, что нам известно о составлении и редактировании Талмуда, недостаточно, чтобы ответить на многие вопросы. Был ли

этот труд связан с записью Талмуда, или сначала производился устно? Составление такого гигантского свода без записи представляется вполне возможным, ведь способ изучения Торы в ту эпоху предполагал заучивание наизусть. В таком случае Талмуд — не что иное, как неписаный учебник, по которому в академии рава Аши изучали Устную Тору. Его можно рассматривать как фотографию, на которой запечатлена жизнь талмудической академии в Суре того времени, включая события текущего периода, изучавшиеся темы, подходы к ним и методы учения.

Согласно традиции, сохраненной гаонами (ее можно считать вполне достоверной, поскольку она опирается на записи и тексты самих академий), рав Аши бессменно руководил йешивой в Суре около шестидесяти лет. На протяжении всех шести десятилетий рав Аши, как и другие главы академий, в течение каждого месяца ярхей калла разбирал какой-нибудь мишнаитский трактат с накопившимися за много поколений преданиями и толкованиями. Однако, в отличие от других, рав Аши систематизировал изложение материала. Кроме того, он установил, что на протяжение полугодия в академии изучается один из шестидесяти трактатов Мишны. Таким образом, полный цикл изучения Талмуда занимал тридцать лет. Возвращение к изученным трактатам в определенной мере сыграло роль первичной редактуры Вавилонского Талмуда. В нем самом она называется первым повторением. Через тридцать лет после первого, рав Аши предпринял второе повторение Талмуда. Тут и там в Талмуде упоминаются различия между первой и второй версиями, отмечаются уточнения и изменения, внесенные в Талмуд при повторном изучении [3] . Два учебных исследовательских цикла, последовавшие один за другим, заложили (неважно, письменно или устно) структуру Вавилонского Талмуда.

[3]

Сказал Равина — В первой версии рава Аши сказано купил, а во второй версии рава Аши сказано: поделят. Смотри также комментарий Раши к этому месту. Раши основывает все, сказанное нами выше, на респонсах рава ГайТаона. (Бава Батра, 137Б).

Решающими факторами в создании Вавилонского Талмуда послужили выдающиеся способности рава Аши в сочетании с безграничным авторитетом, которым он пользовался у современников. Однако к двум этим факторам необходимо прибавить третий, также немаловажный: долголетие главы Сурской академии. Рав Аши дожил до глубокой старости. Шестьдесят лет, проведенные на посту руководителя йешивы, позволили ему завершить дело, начатое еще в юности.

Сложность редактирования Талмуда отчасти объясняется особенностью его строения. Темы, обсуждаемые в талмудических трактатах, привязаны к соответствующим параграфам Мишны. Однако рассуждения мудрецов Талмуда выходят далеко за рамки мишнаитского текста. Они больше напоминают дерево со множеством ветвей, чем стройную логическую систему. Направление дискуссий часто задается свободной ассоциативной связью, дискуссии легко переходят одна в другую. Таков уникальный жанр Талмуда, жанр, напоминающий, несмотря на тысячу больших и малых различий, произведение авангардистской литературы с его потоком сознания и ассоциативным сцеплением фраз.

Порой избранная для обсуждения тема скрывает в себе другую, требующую разъяснений. А когда разъяснения даны, выясняется, что за ними скрывается еще одна проблема, которую также невозможно обойти. Талмудическая дискуссия все дальше отклоняется от исходной точки. Она течет, переходя от вопроса к вопросу, чтобы затем вновь вернуться в главное русло, иногда через несколько строк, иногда — страниц. По этой причине ѓалахические постановления часто содержатся в трактатах, посвященных весьма отдаленной теме. Так, законы траура попадают в трактат Моэд Катан, где говорится о работах, разрешенных и запрещенных в полупраздничные дни. Законы Хануки помещены в трактате Шабат, где речь идет о субботе, а правила наложения тфилин — в трактате Мнахот, посвященном храмовым приношениям. Правда, подобное расположение нельзя назвать совершенно произвольным — определенная тематическая связь все же прослеживается. Но она скорее ассоциативная, нежели логическая.

Уникальность талмудического жанра легко увидеть, сравнив его с другой книгой, содержащей строго

упорядоченное изложение Ѓалахи — Яд Хазака Маймонида. В отличие от Талмуда, этот ѓалахический кодекс тщательно систематизирован. Он состоит из разделов, посвященных определенным темам, внутри которых в строгом логическом порядке расположены соответствующие законы. Однако причина талмудической чересполосицы заключается отнюдь не в редакторской неряшливости. Сплетение вопросов и тем, обсуждаемых в Талмуде, далеко не случайно. Оно отражает концепцию составителя, рава Аши, его взгляд на то, в какой форме Устная Тора должна передаваться из поколения в поколение.

На первый взгляд, Талмуд подводит итог всей Ѓалахе, содержащейся в Устной Торе. Однако из талмудических дискуссий со всей очевидностью напрашивается вывод, что выработка ѓалахического законодательства никак не была единственной целью мудрецов. Талмуд приводит мнения, послужившие основанием для той или иной Ѓалахи, однако он никогда не ограничивается этим. Другие мнения, не получившие статуса закона, также представлены на его страницах. Это не позволяет Талмуду превратиться в собрание готовых выводов, в рупор безапелляционной ѓалахической истины. Огромной ценностью обладают дискуссии, предшествовавшие принятию решения. Талмуд сохранил для грядущих поколений стихию живой, деятельной мысли, направленной на постижение Торы. Рав Аши не задавался целью создать всеобъемлющий ѓалахический кодекс, включающий установленный набор тем и законодательных актов. Он стремился запечатлеть могучую стихию талмудической мысли в ее динамике, и добился своего. Вечно изменяющаяся творческая мысль, обращенная к Торе, продолжает свое течение на страницах завершенной полтора тысячелетия назад книги. Рав Аши не напоминает инженера, возводящего заранее спроектированный объект. Скорее он подобен художнику, пытающемуся вдохнуть жизнь в создаваемое произведение. Талмуд действительно подобен произведению искусства. Его авторам удалось добиться, казалось бы, невозможного. Рав Аши сохранил эластичную подвижность Устной Торы, ее дух, вопросы, не находящие ответа, вечную проблематичность поиска и решений. Он заключил живое, волнующееся море Устной Торы в неизменные берега Талмуда.

Для того, чтобы произведение не выглядело сборником случайных бесед, раву Аши пришлось поработать над формулировками и подвести итоги. Однако результатом его труда стали не категоричные ѓалахические постановления, не истина в последней инстанции, а история идей, отражавшая живой процесс творческого поиска. Так были подытожены важнейшие талмудические дискуссии, развернувшиеся на протяжении трех с лишним столетий. Рав Аши резюмировал не только пути разрешения ѓалахических проблем, актуальных для его современников. Он включил в круг обсуждения вопросы, занимавшие предшествующие поколения мудрецов. Не раз и не два рав Аши выстраивал целую систему посылок, которая так и не находила разрешения, ибо в его глазах первостепенной важностью обладало не решение проблемы, а сам поиск, вопрос, а порой даже ошибка. Раву Аши очень важно было запечатлеть динамику, приведшую к ѓалахическому выводу, не позабыв проблемы и затруднения, преодоленные на этом пути.

Вторая задача, стоявшая перед равом Аши, заключалась в том, чтобы с максимальной точностью воспроизвести содержание множества преданий, высказываний и обсуждений, вошедших в Талмуд. Требовалось проделать кропотливую редакторскую работу, уточнив порядок слов и фраз в тексте, определив последовательность приводимых имен, вникнув во многие нюансы, влияющие на выработку ѓалахического законодательства.

Таким образом, трудность заключалась не только в сохранении внутри застывшей формы Талмуда живой динамики Устной Торы. Необходимо было также обеспечить этой подвижной, эластичной стихии известную меру точности. Следовало позаботиться о том, чтобы обсуждения, вопросы и ответы, на первый взгляд, не ведущие никуда, получили осмысление, которое позволило бы сделать из них выводы и в дальнейшем воспользоваться этими выводами. Кажущаяся небрежность Талмуда на деле явилась плодом огромных усилий педантичного редактора. В результате этих усилий Талмуд, сохранив свободу и естественность устной традиции, сумел донести до нас точный смысл высказываний и споров мудрецов древности.

Приложение Глоссарий

Ав бет-дин (глава Судебной Коллегии). Занимавший эту должность был заместителем паси. Должность глава Судебной Коллегии получила свое название в связи с тем, что мудрец, занимавший ее, возглавлял заседания Судебной Коллегии в отсутствие наси. Позднее, после прекращения деятельности Санѓедрина, это выражение стали понимать как глава суда.

Агада (мн. число — агадот). Притчи и поучения мудрецов, легенды, иносказания и т. п.