Мудрость палача
Шрифт:
– Смотрите, – равнодушно ответила она, вставая и переходя в спальню.
В группу Корниенко входило четверо сотрудников. Трое мужчин и одна женщина. В спальню вошли женщина и один из сотрудников-мужчин. Когда они начали осматривать содержимое шкафа, Лилия Савельевна вспомнила про деньги, повернула голову и нервно спросила:
– Мое белье вы тоже будете перетряхивать?
Корниенко покачал головой, и женщина, стоявшая у шкафа, пожала плечами и отошла, так и не проверив содержимое полок. Прошло еще три часа, прежде чем обыск завершился. Ничего существенного найдено не было. Однако Корниенко подошел к Лосякиной и, извинившись, попросил, чтобы она поехала с ними на дачу.
– При чем тут наша дача? – разозлилась Лилия Савельевна. – Я вас нет совести.
– Мы рассчитывали, что вы понимаете нашу заинтересованность в установлении истины, – возразил Корниенко, – вот санкция прокурора на обыск у вас на даче. Поймите, что речь идет даже о большей проблеме, чем просто честное имя вашего мужа. О гораздо большей, – подчеркнул он.
Она долго молча смотрела на своих непрошеных гостей. Затем, так ничего и не сказав, повернулась и пошла в спальню, чтобы переодеться. Через десять минут они выехали на дачу. Всю дорогу Корниенко молчал, чтобы не расстраивать жену Лосякина. На территорию государственной дачи они въехали лишь после того, как охранник узнал Лилию Савельевну.
Обыск на даче проводили с металлоискателями, как обычно практиковалось в подобных местах. По закону требовалось участие двух свидетелей, но Корниенко ограничился тем, что пригласил двоих сотрудников местного управления ФСБ, что было запрещено законом, но практиковалось в реальной жизни. Лилия Савельевна сидела на кухне, курила одну сигарету за другой. В пятом часу ее неожиданно позвали на веранду.
– Можно вас на минуту? – попросил ее выйти Корниенко.
Она прошла на веранду первого этажа, которая выходила в сад. Там уже стояли сотрудники ФСБ.
– Посмотрите, – пригласил Олег Викторович.
Она, чувствуя, как тяжелеют ноги, медленно двинулась к ним. В стене, прямо под светильником, оказался тайник. Один из офицеров, приехавших с Корниенко, вынул облицовочный камень, показывая тайник. В нем лежали плотные пачки долларовых купюр. Она подошла еще ближе. Кто-то доставал пачки. Одна, вторая, третья, четвертая, пятая... В тайнике лежали двенадцать пачек. Сто двадцать тысяч долларов. Несколько фотографий. Письма. Еще фотографии. Рассматривая некоторые из них, Корниенко с изумлением узнал голого Кирилла Сергеевича с двумя девицами, вид которых не оставлял сомнений в их профессиональной принадлежности. Он убрал поскорее фотографии, чтобы супруга Лосякина не успела их увидеть, но и того, что она увидела, было достаточно.
Они переехали на государственную дачу несколько лет назад, когда муж стал начальником управления. Значит, с тех пор... Значит, столько лет он ее обманывал... Значит, столько лет он прятал деньги в тайнике и вел двойную жизнь. Она пошатнулась.
– Дайте ей воды, – попросил Корниенко, увидев, что один из его офицеров вынужден был поддержать несчастную женщину, которая еле держалась на ногах.
– Оформляйте акт выемки, – приказал он.
На одной из фотографий генерал Лосякин сидел за одним столом с банкиром Аркадием Тальковским. Корниенко подумал, что эта фотография более других заинтересует руководство ФСБ. К его разочарованию, в тайнике не было никаких пленок. Может быть, покойный не вполне доверял даже этому месту? Может быть, других записей просто не было? Однако Корниенко был опытным следователем и понимал, что если существует пленка с записью разговора между Лосякиным и исполнителем, то генерал наверняка должен был сделать другую запись разговора с заказчиком. Однако ничего такого они не обнаружили. Корниенко сложил фотографии, вытащил две из них, на которых покойный был изображен с голыми девицами. Их можно было не фиксировать в деле, подумал он. Его сотрудники уже оформляли акт выемки. А несчастная Лилия Савельевна сидела в комнате и переосмысливала всю свою жизнь.
День двенадцатый. Среда. Москва. 4 июля.
Уже два дня она ездила в больницу к Саиду, радостно наблюдая, как он поправляется. Борис Макарович оказался прав. Если бы они опоздали еще немного, возможно, руку Саиду
Вчера она вошла в палату, когда Саид спал, и не стала его тревожить. А вечером, не успела она вернуться, как к ней приехала свекровь. Они проговорили целых два часа. После ее ухода в квартире снова стало тихо и пусто. Ночью Элла теперь спала гораздо спокойнее, однако вместо кошмаров ей стали сниться эротические сны довольно откровенного характера, настолько откровенного, что она несколько раз просыпалась, с испугом прислушиваясь к частому биению собственного сердца. Может быть, так на нее действовала долгая отлучка мужа? Она не знала ответа на этот вопрос, но переживала и за себя, и за Сашу, и за Павлика, который уехал вместе с ним, и за свою свекровь, непонятно почему решившую взять на себя заботу об оставшейся невестке, и за Саида, который лежал в больнице, и даже за Бориса Макаровича, который оперировал раненого незнакомца, поверив ему на слово и даже не сообщив в милицию, что он как врач обязан был сделать, обнаружив пулевое ранение у Саида.
На среду у нее еще был бюллетень. Настроение было самое радужное. Ведь Тимакин твердо обещал, что к концу недели он уже сможет отпустить своего пациента, разрешив Саиду покинуть больницу. Элла была рада, что все так получилось. Ей все-таки удалось спасти незнакомца, к которому она прониклась симпатией, а Тимакин оказался таким порядочным и понимающим человеком. Все получилось так, как она и планировала. Даже диван вернули вчера обратно, еще до того как в доме появилась свекровь. Кажется, все шло хорошо, и Элла, позволившая себе встать позже обычного, – надо же было воспользоваться преимуществами бюллетеня, – решила, что должна обязательно приготовить для Саида свои фирменные пирожки с картошкой.
Корейская машина с красивым названием «Принц» два дня назад исчезла со двора и с тех пор больше не появлялась. Вчера она несколько раз выглядывала в окно, все еще опасаясь появления этой машины. Но преследователи Саида так и не появились. Она даже подумала, что нужно позвонить его друзьям еще раз, но затем решила подождать. Ведь они могли, не дожидаясь конца лечения, увезти Саида куда-нибудь на конспиративную квартиру, снабдив его поддельными документами на другое имя. И тогда он был бы потерян для нее навсегда. Не говоря о том, что его раны могли снова открыться.
Конечно, она поступала немного эгоистично, но ей казалось, что мотивы, которыми она руководствовалась, были исключительно бескорыстными, она заботилась о здоровье Саида. Перед тем как выйти из дому, она долго прихорашивалась перед зеркалом, хотя никогда особенно не увлекалась косметикой. В больницу она надела свое любимое фиолетовое платье, так красиво облегавшее ее фигуру.
Она вышла из дому с большой сумкой и, направляясь к станции метро, даже не обратила внимания, как в подъезд ее дома вошли двое неизвестных, одного из которых она видела несколько дней назад в корейской машине. Элла даже не подозревала, пока тряслась в вагоне метро, что в противоположном конце сидел человек, который не сводил с нее глаз. А в это время двое других пытались проникнуть в ее квартиру. Сделать это было несложно, хотя дверь была железная, закрывалась она на два обычных английских замка, открыть которые профессионалам не составляло никакого труда.
Дверь удалось открыть быстро, и незнакомцы вошли внутрь безо всяких проблем. Они начали осторожный, тщательный обыск. Стараясь не выдавать своего присутствия, они проверяли каждый шкаф, каждую полку в двухкомнатной квартире. Они обратили внимание на слишком большое количество ваты и бинтов, находившихся в аптечке. Никаких других явных следов пребывания здесь постороннего не было, но люди, вошедшие в дом, были профессионалами. Они умели искать. И вскоре обнаружили, что старый диван, стоявший в гостиной, явно недавно двигали. Более того, по поцарапанному паркету можно было предположить, что диван вытаскивали из квартиры.