Мудрость толпы
Шрифт:
В здании Комиссии по Землевладению и Сельскому хозяйству лопнуло окно, и из него вылетел стол, разбившись о мостовую неподалеку. Эттенбек чувствовал, как у него по черепу стекают струйки пота. Пот лился из него, словно из сжатой губки. Требовались последние остатки самоконтроля, чтобы не сорваться на отчаянный бег. Стены дворцового комплекса, возможно, еще держатся. Если только добраться дотуда…
– Вон еще один! – Он услышал стук шагов откуда-то со стороны зданий. – Держи его!
Теперь он бросился бежать – но убежал недалеко. Кто-то рванул его за руку и швырнул на землю. Мелькнуло бородатое
И тут Эттенбек понял, что самые обыкновенные люди тоже могут вселять запредельный ужас.
– Далеко собрался, мудачина? – прорычал человек со шрамом на подбородке.
– От народного суда не уйдешь! – взвизгнула женщина и влепила ему пощечину.
– Теперь мы главные!
Он с трудом понимал их тягучий выговор. Не знал, чего они от него хотят. Не представлял себе, что он может им дать.
– Мое имя Эттенбек, – сказал он, хотя в этом не было ровным счетом никакого смысла.
Они принялись толкать его вперед. Его щека пылала.
Оказывается, в толпе были и другие пленники. Администраторы, чиновники, клерки. Пара солдат. Их гнали вперед, как скот, подталкивая копьями. Ухмыляющийся возчик щелкал над их головами своим хлыстом, заставляя шарахаться и вскрикивать. Одно окровавленное лицо показалось Эттенбеку знакомым, но он не мог вспомнить имени. Все имена повылетали из памяти.
– Спекулянты! – вопил кто-то охрипшим голосом. – Барышники!
Какого-то темнокожего человека гнали по улице пинками, он спотыкался и падал, вставал, и его пинали, он снова падал, снова вставал… Кажется, это был посол какой-то страны. Может быть, Кадира? Воспитанный, доброжелательный человек. Эттенбек как-то слышал его очень трогательную речь в Солярном обществе, что-то об укреплении связей со странами за Круговым морем. И вот теперь с него сбили шляпу и плевали на него, как на мразь.
– Мразь! – рявкнул человек в солдатской одежде, но без мундира. Его рубашка была в пятнах крови. – Ублюдок!
И он с силой наступил послу на голову.
Что-то ударило Эттенбека по скуле, и он упал, жестоко ударившись об землю. Шатаясь, он поднялся на четвереньки. Скула наливалась болью.
– Ох, – пробормотал он, капая кровью на булыжник. – Ох, боже мой…
Из его онемевшего рта выпал зуб.
Его снова ухватили за локоть и вздернули вверх – боль пронзила подмышку. Толчок в спину – и он снова поплелся вперед.
– Барышники! – верещала женщина, брызжа слюной, с выпученными глазами тыча в него скалкой. – Спекулянты!
– Это один из тех мерзавцев из Закрытого совета!
– Нет! – Голос Эттенбека прозвучал отчаянным визгом. – Я простой клерк!
Это была ложь. Он был одним из старших помощников министра аграрных налогов и сборов. С какой гордостью он повторял себе этот титул, когда получил повышение! Уж теперь-то сестра начнет принимать его всерьез!.. Как он сейчас жалел, что вообще появился в Адуе, не говоря уже об Агрионте! Но желаниями сыт не будешь, как любила повторять его мать.
Они проволокли его, лягающегося и извивающегося, через маленькую площадь перед зданием Кадастровой палаты, по направлению к фонтану.
Эттенбек внезапно понял, что его тащат туда, к этому трупу.
– Нет! Постойте! – взвизгнул он.
Уцепившись за каменный бортик, он отчаянно брыкался, чувствуя на лице водяную пыль, но его крепко держало множество рук. Одну его ногу оторвали от земли и потащили вверх, с другой свалился ботинок при попытке зацепиться за землю. Кто-то сграбастал ладонью его затылок.
– Выпей за счет народа в последний раз, советник!
И его пихнули лицом в воду. Сквозь бульканье фонтана он слышал крики, смех, пение… Эттенбек сумел на мгновение поднять голову, хватанул ртом воздух и увидел обезумевшую толпу, которая подступала к Допросному дому, потрясая мечами и копьями. На одном копье была насажена отрубленная голова, непристойно двигавшаяся вверх-вниз над толпой. Она казалась абсурдной. Словно дешевый реквизит в плохо поставленной пьесе. За исключением того, что это было реально.
Его голову снова окунули под воду. Забурлили пузыри.
Больше не ввязываться
Броуд был занят тем же, чем занимался с того самого дня, как его заперли в этой камере: ходил взад и вперед, взад и вперед, взад и вперед. От одной стенки до другой было всего лишь пять шагов, да и то самых коротких, но он все равно ходил. И на ходу снова и снова пережевывал все те сотворенные им глупости, в результате которых оказался здесь. Иногда он пинал стену, или ударял ноющим кулаком по своей ноющей ладони, или давал себе пощечину – крепко, до боли. Похоже, он просто не мог не причинять боль. И когда под рукой не оказывалось других людей, делал больно себе самому.
Он обещал, что ничего такого больше не будет, – и тут же позволил себе снова вляпаться. «Государственная измена», – вот как будет звучать обвинение, и он был действительно виновен, и наказание могло быть только одно. И Савин на этот раз его не спасет – она тоже сидит взаперти где-то здесь, в этом подземном кроличьем садке. На этот раз она даже себя не сумела спасти.
И тогда он дал себе зарок. Если по какой-то невероятной, незаслуженной им прихоти судьбы ему все же удастся вывернуться из этой ловушки, он станет жить только для Лидди и Май. «Больше не ввязываться, – прошептал он, прижавшись лбом к шершавой каменной стене. – Ни за что!» Он поклялся. Поклялся еще раз.
Потом за тяжелой дверью послышались шаги. Идут! Допрос? Или сразу виселица? Броуд сжал кулаки, хотя знал, что драка не поможет. Он и попал-то сюда как раз из-за того, что дрался.
Ключ заскрежетал в замке. Его дыхание вырывалось коротко и часто сквозь стиснутые зубы. Дверь со скрипом отворилась…
В щели показалось лицо – но не практик в черной маске, как он ожидал. Низенькая женщина с красными щеками в прожилках лопнувших вен. Она выглядела неуверенно, словно не знала, чего ожидать. Потом, увидев его, стоящего за дверью, она расплылась в сияющей улыбке: