Multi venerunt, или Многие пришли
Шрифт:
– Что ты к нему прицепился, Патрис? Ведь я тоже католик, хотя и допускаю порой в своих трактатах рассуждения, критикующие католическую церковь и Папу Римского, – сказал Персиваль.
– Пусть он объяснит, что делает здесь, в деревне катаров? – прохрипел Патрис. – Неужели он заглянул сюда лишь для того, чтобы нарисовать на холсте дерево и речку твоими красками, Данье?
– Какая разница, каким образом этот юноша здесь оказался? Но если Мартин и Вероника впустили Грегуара в свой дом, то я не сделаю
– Не надо ссориться. Лучше давайте отметим нашу встречу, – предложил хозяин. – Мы выйдем из дома, чтобы пообедать под открытым небом. Вероника, принеси нам три кувшина с водой и кувшин с вином. У нас от прошлого урожая остался только один кувшин вина, и поэтому гостей придётся угощать разбавленным вином. А ещё, Вероника, приготовь уху, пару фаршированных щук и пожарь плотву.
Все с радостью приняли предложение хозяина. Вероника занялась приготовлением еды. Она затопила очаг, находившийся на улице под навесом, а мужчины зашли за дом и сели за стол под высокой оливой.
Персиваль и Данье положили рядом с собой на скамью свои головные уборы. Патрис продолжал исподлобья поглядывать на сидевшего напротив него Грегуара, который отвернулся и смотрел в сторону.
– Стоит ли дуться друг на друга, юноши? – сказал старый катар, усаживаясь во главе стола. – Разве не лучше жить в мире? Ведь наши тела и души постоянно испытывают муки. Разве добрым людям не пристало помогать друг другу, чтобы было легче переносить тяготы жизни?
– Помогать добрым людям – это хорошо, а вот врагам оказывать помощь не следует, – буркнул Патрис.
– Патрис, ты сейчас рассуждаешь не как катар, а как преданный Папе католик, – заметил Данье.
– Я мало встречал католиков, которые не были бы преданы Папе, – буркнул Патрис. – Таких, как ты и Персиваль, не так много.
– Ты ошибаешься, – сказал Данье. – Я знаю деревни и города, в которых живут католики, которые лучше относятся к катарам, нежели к папским легатам, епископам и кюре, присылаемых из Рима. Эти католики готовы отдать жизнь за катаров, хотя и не приемлют некоторые их правила и обряды.
– Ты так горячо вступаешься за католиков, что, кажется, будто ты, Данье, ревностный католик, – недовольно проворчал Патрис.
– Видишь ли, по рождению я католик. Впрочем, я не склонен считать себя безраздельно преданным католической церкви и Папе Римскому – признался седой художник.
– Однако ты и не катар. Я ни разу не видел, чтобы ты преклонил колени перед Совершенным катаром. Но и в католические храмы, насколько я знаю, ты тоже не заглядываешь. Уж не сарацин ли ты? – недоверчиво спросил Патрис.
– А ты уж не папский ли шпион? Слишком много ты хочешь у меня выведать, – нахмурился Данье.
– Не так важно, как ты веришь. Главное – оставаться
– Ты имеешь в виду доброго катара или доброго католика? – спросил Патрис.
– Я имею в виду добрых людей – и катаров, и католиков, и сарацинов, – ответил философ.
– Кстати, добрый человек ещё и Давид, который живёт на краю деревни. У него своя вера, – поддержал разговор старый Мартин.
– И ты, Персиваль, и ты, Данье, произносите похожие речи, и слишком наивно рассуждаете, возлагая излишние надежды на человеческую доброту, – сказал Патрис.
– Может, потому мы с ним так давно дружим, что думаем почти одинаково, – заметил философ.
– Скажите, к какой вере вы больше склоняетесь? – поинтересовался Патрис.
– Я ещё не сделал выбор, – пожав плечами, сказал художник.
– Я пока размышляю над тем, какая вера более правильная. Впрочем, на свете, столь много вероучений, что трудно понять, какое из них истинное. При этом я готов помочь катарам распространить их учение на всю Окситанию, потому что у людей должно быть право выбора, – ответил философ.
– Вы взрослые люди, а до сих пор не сделали выбор. Ведь нельзя жить без веры! – воскликнул Патрис.
– Господь в моём сердце, – сказал Персиваль.
– Согласен с тобой, друг! – Данье похлопал по плечу философа. – Я считаю, что Господь должен быть в сердце каждого человека. Например, божественная благодать снисходит на меня, когда я берусь за кисть и начинаю писать очередную картину.
– Ты пишешь интересные картины, – сказал Персиваль.
– Мне хочется писать быт простых людей и природу, – заметил художник.
– Данье, твои картины действительно хороши, в отличие от мазни некоторых умельцев, – бросив насмешливый взгляд на Грегуара, усмехнулся Патрис.
Грегуар вспыхнул и тяжело задышал, готовый в любой момент наброситься с кулаками на трубадура.
– Патрис, тебе пора сочинить новые стихи и песни. Я не слышал в последнее время от тебя ничего нового, – заметил Персиваль.
– С той поры, как я расстался с Оливией, стихи не приходят мне в голову Я не смогу писать стихи до тех пор, пока не спасу Оливию, – заявил Патрис.
– Вы ещё не всё не знаете, – сказал Грегуар.
– О чём же ты нам хочешь поведать, юноша? – поинтересовался Персиваль.
– Веронику едва не похитил один падре. С тремя папскими солдатами он преследовал её. Падре называл Веронику ведьмой. Однако она избежала участи своей старшей сестры, – после этих слов Грегуара все сидящие за столом нахмурились.
– Откуда ты об этом знаешь? – спросил Патрис.
– Я своими глазами видел, как Вероника обдурила падре Антонио и папских солдат, – сказал Грегуар и поведал историю с неудавшимся похищением Вероники.