Мунфлит
Шрифт:
– Пустое, дружище, – ответил ему с ехидным смешком Рэтси. – Подскочить-то, может, они и подскочат, однако сюда не сунутся, а с головой улезут под одеяла, и после пойдет молва, что Черная Борода нынче ночью собрал команду почивших Моунов в целях совместного поиска утерянного сокровища.
Но, кроме Рэтси, никто ничего не сказал, и гомон смолк, из чего было ясно, что заправляет тут всем не кто иной, как Элзевир Блок.
– Правильно Элзевир говорит, – проговорил кто-то очень серьезным тоном. – Давайте-ка завершать. Ночь на исходе. А нам в такое безветрие судно придется на веслах от посторонних глаз убирать.
И они ушли. Отсветы факелов их становились слабее и слабее, затем уже только едва помелькивали красным на потолке склепа, шаги мало-помалу затихали в дали
Потом до меня еще долго, мне показалось, чуть ли не половину ночи, доносились сверху далекие звуки их разговора. Полагаю, там обсуждали заделку провала. Опасался, как бы они не пришли сюда снова, а потому своего насеста не покидал, радуясь хоть возможности сесть и расправить затекшие конечности. Впрочем, как вскоре выяснилось, далекие голоса меня до определенной степени ободряли. Словно благая весть из мира живых, не дающая ощутить себя окончательно наедине с непроглядным мраком этой юдоли смерти. Потому что, стоило голосам окончательно смолкнуть, как тишина склепа придавила меня гнетущим ужасом, оставив из всех моих чувств лишь стремление поскорее вернуться в залитую лунным светом спальню, которую я покинул много часов назад. Это был миг, когда жажда сокровища для меня стала ничем по сравнению с жаждой спасти сокровище собственной жизни.
По-прежнему сидя между стеной и длинным гробом, я зажег свечу и полез через него наружу. Выбраться оказалось куда труднее, чем залезть. Гроб, с виду вроде еще вполне прочный, был насквозь изъеден, трухлявая его оболочка жалобно заскрипела под моими коленями и локтями, готовая проломиться. Все-таки я очень медленно и осторожно перебрался через него на внешний край каменной полки, там кое-как примостился и приготовился прыгнуть вниз, но неожиданно потерял равновесие. Свеча отлетела к стене. Уцепившись одной рукою за гроб, я другой подхватил ее, но тут гроб проломился, рука моя провалилась в него, и я ухнул вниз вместе с облаком пыли, щепками и еще чем-то, крепко зажатым у себя в кулаке, по ощущению показавшимся мне либо водорослями, либо погребальной драпировкой, которая здесь валялась повсюду.
Песок на полу уберег меня. Сверзившись кубарем, я лишь немного ушибся, вскорости совершенно пришел в себя, поджег огнивом лучину и принялся раздувать на ней пламя, чтобы найти опять упавшую у меня при падении свечу. Все это время пальцы мои продолжали удерживать какой-то почти невесомый мусор, который я ухватил случайно в гробу. Когда свеча была найдена и загорелась, я посветил на него и увидел не водоросли и не драпировку, а нечто черное, пружинящее, что именно, мне удалось понять не сразу, а когда удалось, то свеча снова едва не выпала из моих дрожащих пальцев. Меня будто ожгло раскаленным железом, и я, кажется, даже вскрикнул, отбрасывая от себя леденящую кровь добычу, а точнее… бороду.
Я испытал удушающий страх. Он проник в мою душу, словно кто-то вцепился разом во все ее струны. В голову лезли престранные мысли, кровь стучала в висках. Подобное состояние испытал я еще однажды в единоборстве с морем, которое едва не поглотило меня. Схватиться за бороду мертвеца, да еще и зная, на чьем лице она произрастала. А я ведь тут же почувствовал, и отчетливо, даже прежде, чем осознал: это была та самая черная борода, которая дала прозвище полковнику Джону Моуну, и большой гроб, за которым мне пришлось прятаться, тоже его.
Иными словами, я там лежал все время щека к щеке с самим Черной Бородой, и отделяла меня от него лишь тонкая оболочка гнилого дерева. Мало того, я проломил рукой его гроб и украл его бороду. А что, как полковник выйдет сейчас из гроба ответить мне на оскорбление? Меня замутило от ужаса. Будь я девушкой или даже взрослой женщиной, наверняка лишился бы чувств, но, так как мальчики этого не умеют, наилучшим выходом из всех возможных мне показалось скорее уйти насколько возможно дальше от Черной Бороды. Едва, однако, ступив в коридор, я вспомнил, как вечером сыграл уже труса и, подгоняемый страхом, унесся отсюда домой. Мне сделалось стыдно от проявленного малодушия, а вдобавок еще пришло в голову, что, собравшись искать
Я пошел между штабелями бочек, ожидая и одновременно страшась того мига, когда пламя моей свечи выхватит из темноты эту бороду. Она лежала на песке. Я поднес к ней свечу и опасливо, словно она могла подскочить и впиться в меня зубами, начал ее разглядывать. Это была большая окладистая борода более фута длиной, черная посередине и с проседью по краям. Распасться ей не давала тонкая полоска кожи, очень похожая на основу накладки, которой в качестве дополнения к собственным волосам пользовалась, надевая воскресный чепчик, моя тетя Джейн. Все это я разглядел, не поднимая лежащую передо мной бороду и не трогая, а лишь освещая ее с разных сторон свечой и размышляя о человеке, часть облика которого она составляла.
Повлекло меня возвратиться в склеп смутное ощущение, что, если открылось мне точное место, где захоронен Черная Борода, следом должен открыться тайник с сокровищем. И только разглядывая уже бороду, я понял: путь у меня к нему один. А именно, нужно обыскать гроб. Чем яснее я это осознавал, тем более сильное отвращение меня охватывало. Мне хотелось по мере возможности оттянуть зловещий момент, и я все смотрел и смотрел на бороду, уговаривал себя, что, прежде чем действовать, следует получше ее изучить. Так я просидел неподвижно еще минут десять, пока не заметил, что свеча моя весьма убыла в размерах и хватит ее от силы на полчаса, а кроме того, сообразил, что, по-видимому, рассвет уже близок. И, кое-как справившись с отвращением, я наконец решился пошарить в гробу.
На верхотуру мне больше забираться не пришлось. В падении я нанес гробу весьма ощутимый урон. Крышка у изголовья проломилась, боковой доски больше практически не существовало, и мне достаточно было встать на нижнюю полку, чтобы не только увидеть скорбное его содержимое, но и легко до него дотянуться. Полагаю, у большинства юношей моих лет, да и у многих взрослых мужчин сама мысль о подобных поисках вызвала бы непреодолимую оторопь. Да и сам в толк не возьму, как на такое отважился. Видно, забравшись в склеп Моунов и фут за футом следуя там по тропе леденящего ужаса, успел натерпеться достаточно страхов, и в преддверии завершающего этого шага душа у меня уже далеко не так уходила в пятки, как накануне днем, когда я впервые спустился в подземелье. Кроме того, мне не раз уже приходилось сталкиваться со смертью, и я не имел склонности от нее отворачиваться. Как-никак довелось мне увидеть выброшенные на берег тела после крушения «Дариуса» и других кораблей, да и Рэтси порой просил моей помощи, когда надо было положить в гроб кого-нибудь из бедняг, почивших в своих постелях.
Гроб, как уже говорилось, был очень длинный, и, когда стенка его развалилась, мне стало целиком видно очертание скелета. Именно очертание, ведь кости его прикрывал погребальный саван. Покойника без преувеличения можно было назвать гигантом. Рост его, по моим прикидкам, равнялся семи с половиной футам. В области живота фланелевый саван просел, образовав впадину, выше под ним весьма явственно выступали края грудной клетки, а ниже – бедра и пальцы ног. Голову обхватывали полоски льняной ткани, некогда белые, но теперь в пятнах тлена и сырости. Предпочту умолчать о тех ощущениях, которые охватили меня. Льняная полоска, подвязывавшая подбородок, видимо, порвалась в тот момент, когда я, падая, схватился за бороду, челюсть упала на грудь покойного, однако других разрушений я его телу не причинил, и полковник Моун оставался лежать в своем последнем земном пристанище точно так же, как его туда положили сто лет назад.