Мунфлит
Шрифт:
Я поднял то, что еще оставалось от крышки, и вытянул руку в намерении начать поиск с дальней от меня стороны. Пламя свечи наконец достаточно ясно выхватило из мрака внутренность гроба. Рука моя замерла. Страх вытеснило предчувствие близкой победы. То, ради чего я проник сюда, находилось прямо перед моими глазами.
На закутанной в саван груди мертвеца лежал медальон. С двух сторон от него уходила за полосы льняной ткани цепочка. Фланелевый саван в том месте, где его сверху прикрывала борода, остался близок к первоначальному своему цвету, и светлое это пятно повторяло ее очертание. Медальон размером и формой походил на монетку достоинством в одну крону, но раза в три толще. И он, и цепочка были, видимо, сделаны из серебра и окислились до черноты. И конечно, едва увидев его, я решил, что внутри спрятан
Меня пронзила огромная жалость к готовой рассыпаться в прах тени этого человека. Вот ведь, принялся размышлять я, каким высоким, красивым джентльменом был полковник Моун. И, без сомнения, к тому же отличным солдатом. Как ни странно, жалости моей не мешало, что он пустил по ветру родовое поместье и опозорил себя предательством короля Карла Первого. Продал честь за камешек, который, как я надеялся, лежит внутри медальона. И еще я надеялся, что мне драгоценность эта принесет куда больше удачи, чем досталось на долю полковника Моуна, и уж по крайней мере не заставит меня свернуть на столь торные дорожки.
Рассуждая подобным образом, я в то же время не отвлекался от главной цели, весьма скоро нашел замок на цепочке, открыл его, вытащил ее из-под савана и потянул на себя медальон. Мне представлялось, внутри при малейшем движении загремит драгоценный камень, но ни малейших звуков не раздалось. «Наверное, бриллиант прилип к металлу либо обернут чем-нибудь мягким», – предположил я. В крышке имелся выступ для ногтя. Защелка и петельки застыли от грязи и окиси. Дыхание у меня участилось, а руки так затряслись, что я какое-то время не мог попасть ногтем в выемку, когда же попал наконец и крышка с трудом поднялась на тугих своих петельках, мне осталось лишь тяжко вздохнуть.
Бриллианта внутри медальона не было. И никакого другого камня – тоже. В нем лежала сложенная в несколько раз бумажка. Я почувствовал себя игроком, который, уже проиграв все свое состояние, поставил на кон последнюю крону и, хоть и с тяжелым сердцем, но еще надеется вопреки обстоятельствам отыграться. Примерно то же происходило со мной. Ставкой моей был теперь сложенный лист бумаги. Если отыщется в нем подсказка, где спрятана драгоценность, то я выйду из-за игрового стола победителем.
Это была хрупкая надежда, и вскоре она рассыпалась. Расправив бумагу и осторожно разгладив складки под светом свечи, я обнаружил лишь несколько строф из псалмов Давида. Листок сильно пожелтел, на месте сгибов образовалась темная сетка. Но текст, написанный хоть и мелким, но аккуратным и четким почерком, был разборчив, и мне удалось без усилий прочесть короткие строки.
Срок нашей жизни семьдесят летИли восемьдесят у самых крепких.Но сколько нам ни отпущено,Поглотят их труды и заботы,Коих полны, подойдем к последнему вздоху.Псалом 90:21Что до меня, шагов уж не чую своих,Земля из-под ног уходит.Псалом 73:6Не дай поглотить меня наводнению,Но избавь от гибели в темной глубине.Псалом 69:11И так, идя по долине уныния,Буду использовать ее как колодец,Доколе пруды водой не заполнятся.Псалом 84:14И когда сотворил Ты север и юг,Фавр и Ермон возрадовались имени Твоему.Псалом 89:6Так вот и был положен конец великим моим надеждам. Мне оставалось покинуть склеп не более обеспеченным, чем я явился туда. Псалмы Давида мне не указывали пути к тайнику. При иных обстоятельствах меня, возможно, посетили бы догадки о тайнописи или шифре, но после рассказа мистера Гленни о том, как после многих лет грешной жизни полковник пытался завершить ее праведно и пожелал исповедоваться священнику, и медальон со старательно написанными благочестивыми словами
Разочарованный и раздосадованный неудачей, я все же перед уходом счел своим долгом поднять с пола бороду. И хотя, стоило мне коснуться ее, по моему телу пробежала дрожь, заставил себя донести ее до покойного, и она вернулась на его грудь. Следом я попытался приставить к гробу отломанные фрагменты, но они тут же снова отваливались, и я оставил свои старания в надежде, что те, кто придет сюда после меня, сочтут разрушения следствием тлена и долгих лет. С медальоном мне расставаться не захотелось. Он был красивый и необычный, и я, застегнув на шее цепочку, заправил его под рубашку, подумав к тому же, что если слова, в нем спрятанные, оберегали Черную Бороду от злых духов, то и меня оберегут от Черной Бороды.
Свеча дотаяла уже до столь маленького огарка, что держать в руке я его не мог и вынужден был прилепить к кусочку дерева, на котором и нес, когда наконец пустился по коридору к выходу. Увы, вскорости меня ожидал неприятный сюрприз. Думая, что покину владения Черной Бороды так же просто, как в них проник, я просчитался. Дыры наружу больше не существовало.
Теперь мне сделалось ясно, почему голоса контрабандистов так долго не утихали в конце подземелья. Рэтси, верный своему обещанию, приступил к заделке провала и справился со своей задачей еще прежде, чем вся компания убралась восвояси. Неожиданное препятствие я воспринял сперва достаточно легкомысленно. Мне показалось, справиться со скороспелой этой заделкой особенного труда не представит. Приглядевшись, однако, внимательнее, я утратил уверенность в своих силах. Они накрыли боковую часть саркофага тяжеленной каменной плитой, сверху насыпали землю, а поверх водрузили еще одну плиту. Плиты были из сланца, и я знал, откуда они взялись. С дюжину их, служивших когда-то кровлей, лежало у северной стены церкви. Ни одну из них иначе как вчетвером не перенести. Все же еще надеясь, что, подкопав землю, сумею подвинуть ту, которой они прикрыли провал сбоку надгробия, я задумался, как лучше к этому приступить, но, пока размышлял, фитиль окончательно догоревшей свечи завалился набок, и меня объяла тьма.
Положение мое стало отчаянным. Лишившись источника света, я лишился возможности и копать. Как это сделаешь, если ни зги не видно? А темнота подземелья куда непрогляднее и гуще, чем на улице даже в безлунные ночи. Там хоть что-нибудь видишь, а здесь – ничего, хоть до боли глаза напрягай. Не падая духом, я устроился поудобнее и стал дожидаться рассвета. Он явно уже приближался, а с ним сквозь щели гробницы должно было проникнуть хоть сколько-то света, который поможет мне справиться со своей задачей. Трудная ситуация даже не вызывала во мне особого страха. После ночи, когда я сперва только чудом не попался контрабандистам, которые могли обвинить меня в шпионаже, и леденящего ужаса перед злыми потусторонними силами, который объял меня, когда я обшаривал гроб Черной Бороды, посидеть часок в темноте мне казалось совершеннейшей ерундой.
На полу коридора, хоть и сыром, но мягком, мне было вполне удобно. Я устал от пережитого, да к тому же не привык проводить ночь без сна, поэтому, едва вытянувшись, моментально заснул. Коротко или долго длился мой сон, определить мне при пробуждении было не по чему. Меня по-прежнему окружала тьма. Я встал, потянулся. Ни отдохнувшим, ни бодрым себя я не чувствовал. Руки и ноги болели, будто их кто-то измолотил кулаками. Немного придя в себя, я заметил, что тьма стала какой-то другой, не столь непроглядной. Я глянул вверх. Оттуда, где надо мной находилась могила, тоненькой полосой пробивался сквозь стык между двумя камнями свет. Солнце, значит, уже взошло. Но камни оказались положены один к другому гораздо плотнее, чем мне было нужно, чтобы их раздвинуть, а разглядеть, каково положение в прочих местах, я по-прежнему не мог и, утомившись стоять, снова улегся на пол. Полоска света оставалась в поле моего зрения, и чем дольше я на нее глядел, тем сильнее меня охватывало замешательство. Свет шел с юго-западной стороны саркофага. Значит, она-то и находилась под солнцем. Это я мог понять по яркости световой полоски, даже не выбираясь наверх. И вывод напрашивался лишь один: солнце уже на закате и скоро зайдет.