Мургаш
Шрифт:
Тишина. Где-то на западе возвышался Свештиплаз. Вдруг раздалась автоматная очередь. Спутник Ленко бросился на землю, осмотрелся. Впереди никого. Обернулся. В двадцати шагах позади лежал Ленко, а на земле около него валялся автомат. Синий дымок из ствола еще не растаял в прозрачном воздухе.
Партизан бросился к командиру. Пуля пробила сердце. Ремень автомата был порван.
Ленко сдержал клятву, данную Сашке: в радости и скорби, в жизни и смерти всегда быть вместе…
ГЛАВА
От нашего лагеря под Мургашем до Рашково два партизанских перехода. Днем 26 октября мы вышли в поход. Настроение приподнятое. Успех рождает надежду и веру, а в последние дни мы добились самой крупной победы: появилась уверенность, что наша тактика правильна.
21 октября мы расправились с кметом в селе Горни Богров. На следующий день Стефан Халачев убил одного из наших преследователей. Спустя два дня Доктор вел перестрелку с полицией в Бухово, и никто из наших не пострадал.
Вечером мы остановились на ночевку возле реки Еловица. Места кругом дикие, безлюдные, и, расставив посты, мы расположились вокруг большого костра на укромной полянке. Вскоре зазвучали песни — вольные, веселые. Запевала Марийка, и ее лицо озарялось отблесками пламени.
Утром провели учение. Вечером снова отправились в путь и к утру остановились в небольшой темной рощице недалеко от Рашково. Один задержанный нашим постом овчар подтвердил данные разведки о положении в селе, и я собрал командиров отделений и групп, чтобы подробно изложить им план операции.
В разведку пошли я, Васко и Станко. День был сумрачный, неприветливый, и никто из крестьян не обращал на нас внимания.
Дошли до площади. Я взглянул на часы. Было два часа десять минут. Через три минуты сюда должна подойти ударная группа бай Стояна — пятнадцать человек, вооруженных винтовками. В это же время две группы по пять человек оседлают шоссе, ведущее к Ботевграду и Мездре, а несколькими минутами позже с разных направлений в село войдут тремя группами и остальные партизаны, чтобы создать впечатление, что нас очень много.
Я дал знак Васко и Станко, мы быстро вошли в здание общинного управления и, угрожая пистолетами, арестовали всех служащих.
Власть в Рашково перешла в наши руки. Вскоре улицы наполнились народом. Среди собравшихся то тут, то там мелькали наши люди с винтовками и с пятиконечными звездами на фуражках. Нас было всего тридцать человек, но на другой день полиция получила сведения, подтвержденные десятками крестьян, что село занял отряд не меньше трехсот человек.
Мы заранее договорились, чтобы ко мне на площади подходили один за другим партизаны и рапортовали:
— Товарищ командир, минометный взвод занял позицию!
— Товарищ командир, второе отделение тяжелых пулеметов установило засаду на шоссе, ведущем в Мездру!
— Товарищ командир, третье отделение…
— Товарищ командир…
Я выслушивал рапорты, отдавал короткие приказания, которые, впрочем, не исполнялись, так как
Рашково давно известно как бунтарское село. После Сентябрьского восстания, когда в этих краях появились повстанцы, многие местные жители стали их помощниками. Десять человек из села входили в отряды повстанцев, некоторые из них позднее уехали в Советский Союз. Никогда фашистская власть здесь не побеждала на выборах, и много раз над общинным управлением развевалось Красное знамя.
Вот уже третий час село в наших руках.
В комнате кмета остались один из наших товарищей и сам кмет, который должен подойти к телефону, если позвонят из околийского управления.
Интендантская группа во главе с Пешо, заняв магазин кооперации, пополняла наши запасы. Большую часть товаров, имевшихся в магазине, мы раздали населению.
Несколько партизан просматривали архив управления и откладывали в сторону то, что надо было сжечь: списки продразверстки, налоговые книги, акты о штрафах. Специальная группа выясняла, кто в селе активно помогает фашистской власти, и арестовывала этих людей. Остальные партизаны вели разъяснительную работу среди населения.
С особенным вниманием крестьяне отнеслись к нашим партизанкам. Сельские девушки окружили и с любопытством осматривали партизанок, вооруженных винтовками, с гранатами на поясе. Со всех сторон сыпались вопросы:
— А не страшно вам там, наверху?
— А мужья у вас есть?
— И много вас?
Девушки едва успевали отвечать.
Уже смеркалось. Пора было уходить, и я вышел на балкон здания общинного управления. На площади стоял гул, какой бывает в престольный праздник.
— Товарищи! Мы партизаны из отряда «Чавдар»…
Куда ни посмотришь, всюду доброжелательные взгляды. В такие моменты не обязательно быть оратором. В конце своей речи я зачитал приговор революционного трибунала одному из арестованных в селе предателей.
— Решение нашего суда обжалованию не подлежит. Но наш суд — суд народа, и вы имеете верховное право утвердить или отменить приговор.
Площадь зашумела.
— Сукин он сын!
— Подлая душа!
— Негодяй!
Сквозь толпу пробилась вперед пожилая женщина.
— Правильно, много грехов на его черной совести. Но все-таки, думается мне, лучше не проливать крови.
Площадь зашумела снова:
— Правильно!
— Нельзя проливать кровь!
Воля народа была для нас законом. Я поднял руку, прося тишины, и, обращаясь к арестованному, сказал:
— Ты слышишь? Народ дарует тебе жизнь, но помни: если хоть один человек пожалуется на тебя, пощады не будет!
Впоследствии оказалось, что этот подлец так и остался подлецом.
Отряд построился. Началась перекличка. Затем, забросив за спину тяжелые ранцы, колонной по два, провожаемые местными жителями, мы направились обратно в лагерь.