Мурманский сундук.Том 2

Любопытнов Юрий Николаевич

День только начинался. Лес за полями стоял красивый. Глядя из машины, нельзя было сказать, что он поредел без листвы. Стоял он плотной стеной, багряно-жёлтый, застывший в немом величии. Воздух был пропитан осенней стылостью, был прозрачен и казался звонким, как хрустальное стекло.

Мишка, настёганный по рукам бойкой женщиной, слез с её колен, примостился на корточках рядом с Ермилом и что-то рассказывал ему, громко смеясь, а Ермил сохранял невозмутимое спокойствие, и лицо его, как всегда, было замкнуто.

Лыткарин

наблюдал за ним, отмечая, что тот никогда не крикнет, не заорет, как Мишка, или, как мастер. Всегда ровный, спокойный, казался он безразличным, застывшим в каком-то периоде своей жизни, как дерево, которое растёт, растёт и вдруг неожиданно, казалось бы не из-за чего, вянет.

Саша помнит, что во дворе у них была яблоня. Сначала росла, давала плоды, а потом прекратила расти. Не растёт и всё тут. Ровесницы обогнали её, а она застыла, только толще стала. Что только не делали с ней: и подкармливали, и обрезали… Когда засохла, посмотрели, а под ней, где корни, много битых кирпичей и щебня было. Отец тогда сказал, что в давние времена ломали печку, и битый кирпич в это место сбрасывали. Яблоне, видно, не хватало питания, она поэтому болела и засохла.

Промелькнула небольшая деревушка. В огородах было чисто, земля отдыхала. В кучи была собрана катофельная ботва, на кольях оград кверху доньями висели вычищенные вёдра и кастрюли. В палисадниках буйным пожаром горели ягоды рябины.

— Смотри, смотри! — дотронулась до Саши соседка и тотчас отдернула руку, и смутилась, и замолчала.

Саша повернулся к ней.

— Журавли летят, — показала она рукой в небо.

Саша всмотрелся. Над пустынными коричневыми полями летел журавлиный клин. Птицы летели не высоко и были видны взмахи их крыльев. На машине все замерли, прекратили разговоры и вглядывались в голубое небо.

— Потянулись в тёплые края, — вздохнул Коля Мячик.

Казанкин пропел:

Летят перелётные птицы

В осенней дали голубой,

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой.

А я остаюся с тобою,

Родная навеки страна…

Не нужно мне солнце чужое,

Чужая земля не нужна…

— Красиво летят, — сказал Саша соседке.

— Очень красиво, — отозвалась она. — Я часто вижу, как над нашим домом пролетают журавли, и думаю: вот ещё один год прошёл и на один год мы стали старше.

— А ты где живёшь? — спросил Саша и почувствовал, как забилось сердце.

— Недалеко от пекарни, где раньше поле было.

— У строящегося хлебозавода? Так это недалеко от меня. А что же я раньше тебя не видел?

— А я тебя видела. Ты на лыжах в прошлом году катался у речки с горки…

— Катался, — удивился Саша. — Но тебя не видел.

— А я маленькая была. Это за лето выросла, — рассмеялась Валя.

Журавли становились всё меньше и меньше,

ровнее стал казаться их клин. Но вот он превратился в точку и пропал в небе.

Приехали на место. Машина остановилась на дороге, в седловине, и все спрыгнули на землю. По бокам расстилалось бескрайнее поле. Картошка была выпахана, и круглыми пятачками белела на влажно-коричневой земле, как рассыпанные бусы. Колосов показал участок, который надо было убрать.

Борозды были длинные. Они из ложбины поднимались вверх и пропадали за бугром, где сходилась земля с небом.

— С километр будет, а то и больше, — принёс весть Мишка, ходивший проверять длину борозд.

— А ты уже испугался? — спросила бойкая женщина, озорно взглянув на Никонорова.

Тот сплюнул через зубы, но ничего не ответил.

— И сколько таких борозд нам надо пройти? — спросил Коля Мячик.

— На каждого по борозде, — ответил Колосов.

Он поискал глазами в толпе и, отыскав Ермила и Лыткарина, сказал им:

— Вон на поле, видите в середине, куча корзин. Сбегайте, принесите, сколько сможете. Слетайте, сынки!

Саша с Ермилом пошли за корзинами. Ермил шёл широко, размахивая длинными руками. На земле оставались отчетливые следы рифлённых подошв.

На поле была тишина. Вдали за перелеском полуостровком, вбежавшим на пашню, как игрушечный, размером не больше спичечной коробки, двигался трактор с плугом. Звука мотора не было слышно, но виднелся синий дым из трубы. Дым оседал к земле, и некоторое время плыл, растекаясь, за трактором, а потом пропадал, сожранный воздухом.

Пока Саша с Ермилом ходили за корзинами, борозды были распределены. Раздав корзины, они встали на оставшиеся две. Остальные выбирали клубни, обогнав Ермила и Лыткарина шагов на двадцать.

— Отстали мы, — сказал Саша. Ему не хотелось отставать, тем более при Вале.

— Наверстаем, — ответил невозмутимо Ермил и бросил первые картошины в пустую корзину.

Корзина была тяжелая, сырая, с прессованной землей на дне. Даже пустую её тяжело было возить по полю.

Земля была твёрдая, было много больших комов, которые приходилось разбивать руками, а когда это не помогало, то и ногами.

— Мы их догоним, — неожиданно весело сказал Ермил, посмотрев на поле, где работали женщины. — И перегоним, — добавил он.

Саша повернул голову. Впереди мелькнула фигура Вали. Она оглянулась и, увидев, что Лыткарин смотрит в её сторону, помахала рукой. Она была повязана красным платком, и он был для Саши, как ориентир, как маяк в пустынном море.

Вскоре они догнали Никонорова, работавшего в паре с Колей Мячиком.

— На буксир берём! — задорно крикнул им Саша.

— Рано ещё хвастать, хмырь болотный, — прокричал в ответ Никоноров и принялся усердно выбирать клубни.

Некоторое время они двигались наравне, не обгоняя. и не отставая друг от друга.