Mushoku Tensei: Крестьянин с копьем
Шрифт:
Одна, в строгой форме горничной до пола, сшитой из тёмной ткани, была занята у плиты. Её тёмно-бордовые волосы, аккуратно уложенные в тугой пучок, блестели в свете огня, а тонкие очки в металлической оправе поблёскивали, когда она наклонялась, помешивая варево в чугунной кастрюле. Движения её были отточенными, почти механическими, но в прямой осанке и лёгком напряжении плеч угадывалась выправка, больше подходящая воину, чем прислуге.
Рядом стояла другая — блондинка с яркими голубыми глазами, в простой льняной юбке до колен, высоких сапогах и кремовой блузке, закатанной до локтей. Она перебирала пучок моркови, помогая
Именно она первой оглянулась на нас, бросив мимолётный взгляд через плечо, но тут же, будто почувствовав чужое присутствие, повернулась снова, уже внимательнее. Её глаза, голубые, как летнее небо, расширились, брови взлетели, и лицо озарилось узнаванием. Деревянная ложка, которую она держала, замерла в воздухе, капля бульона сорвалась и зашипела на раскалённой плите.
— Эрик?! — выдохнула она, и её голос дрогнул от восторга, смешанного с неверием. — Милис милосердный, это правда ты?
Она шагнула вперёд, чуть не опрокинув миску с овощами, и застыла в шаге от меня, будто боялась, что я растворюсь, как мираж. Я замер, горло сжало от её искренности, а сердце заколотилось, словно перед боем. Пол, стоявший рядом, хмыкнул и скрестил руки на груди, его губы растянулись в лёгкой ухмылке — он явно привык к таким всплескам Зенит. Горничная поправила очки кончиком пальца и вернулась к кастрюле, но её взгляд, острый и цепкий, то и дело скользил по мне, словно она ждала моих слов или действий.
— Ну… — начал я, пытаясь собраться с мыслями, голос слегка охрип от пыли дороги и волнения. — Найти вас в этой дыре было тем ещё приключением. Думал, вы в Арсе или где покрасивее, а не в Буэне, где даже вороны от скуки дохнут.
Зенит расхохоталась, её смех, звонкий и заразительный, заполнил пустоту комнаты, отражаясь от холодных стен. Она бросилась ко мне, раскинув руки, и крепко обняла, её волосы пахли травами и дымом очага. Но тут же отстранилась, будто вспомнив о приличиях, и схватила меня за локоть, потянув к столу с такой силой, что я чуть не споткнулся.
— Боги, Эрик, ты не представляешь, как я рада! — она всплеснула руками, её глаза сияли, как звёзды в ясную ночь. — Столько лет, а ты всё такой же… ну, почти! Садись, садись, ты же голодный, да? Сейчас всё будет готово. Лилия, скажи, что у нас там, кроме этой похлёбки? У нас же гость, надо его накормить по-человечески!
Лилия бросила на Зенит короткий взгляд, слегка приподняв бровь, будто привыкла к её бурным эмоциям. Её голос, спокойный, с лёгкой хрипотцой, прозвучал ровно, но в нём сквозила тень иронии, словно она знала обо мне больше, чем показывала.
— Жареная оленина, картофель с розмарином, свежий хлеб, — ответила она, не отрываясь от плиты, где шипело мясо. — Если гость не из тех, кто воротит нос от деревенской еды.
Я хмыкнул, чувствуя, как живот предательски заурчал от одного перечисления. Лилия явно поддевала, но её взгляд, мельком брошенный через плечо, был скорее любопытным, чем враждебным.
— В Фиттоа и кусок хлеба без плесени — уже пир, — ответил я, опуская сумку у лавки, где лежал мой сложенный копьё, тускло поблёскивая в свете камина. — Так что я не привередливый. Лишь бы не отрава.
Лилия фыркнула — едва слышно, но
— О, Эрик, я до сих пор не верю! — она затараторила, её голубые глаза блестели от возбуждения. — Мы тут с Полом и нашим Руди совсем заскучали в этой глуши! Руди, кстати, спит — он у нас шустрый, в год с небольшим уже по всему дому ползает, всё норовит схватить. Представляешь, вчера пытался мою книгу с полки стащить! А ты как? Один? С Гислен? Или, может, с Элинализ? Что с остальными Клыками, расскажи хоть что-нибудь!
Её вопросы сыпались, как горох из прохудившегося мешка, и я понял, что ужин будет не просто трапезой, а настоящим допросом. Но в её голосе, в её живых жестах, в том, как она то и дело поправляла выбившуюся прядь волос, было столько тепла, что я, несмотря на усталость, пыль в горле и путаницу в голове, почувствовал себя почти дома.
Глава 24
Буэна (III/III)
* * *
Рассказывать своим бывшим товарищам о потере памяти, связанной именно с ними, оказалось проще, чем я ожидал.
«Бум-бах» в пещере — и памяти нет, извините, помогите.
Конечно, я утрировал, но героические саги для молодой семьи Грейратов не сочинял — последние полтора года прошли скучно, хоть и познавательно. За ужином, сидя за тяжёлым дубовым столом, чьи края были исцарапаны и выщерблены, я выложил всё как есть. Пересказал в общих чертах свой путь с Гислен, Элинализ и отчасти Талхандом, упомянув, что встретил всех бывших товарищей, кроме Гису. Кое-что вспомнил в дороге — обрывочные образы, смутные чувства, — поэтому веду себя естественно, но о полном восстановлении речи нет.
Я больше не гонюсь за прошлым, а строю новую историю, попутно собирая осколки былого, и Пол, знающий обо мне больше других, — главный ключ к этим осколкам. Его лицо, освещённое тусклым светом свеч в подсвечниках и камина и запах горячей похлёбки с розмарином, поднимавшийся из глиняной миски, создавали странное ощущение уюта, несмотря на аскетичность комнаты.
Реакция за столом была разной.
Пол, отхлебнув из потрескавшейся глиняной кружки, где пенился тёмный эль, выглядел ошарашенным, его брови сошлись к переносице, а в глазах мелькнула тень грусти, будто моя потеря памяти задела его лично. Зенит, сидя напротив, сгорбилась, её голубые глаза, обычно яркие, как летнее небо, потускнели, а пальцы нервно теребили край грубой льняной скатерти. Она явно пригорюнилась — я был её первым учеником, подававшим надежды, и, по её мнению, должен был уже ворочать горы магией, а не сидеть тут, забыв даже основы. Лилия, в строгой форме горничной, чьи тёмно-бордовые волосы были убраны в тугой пучок, а очки поблёскивали в свете камина, молча помешивала похлёбку в чугунной кастрюле вдали от стола. Её лицо оставалось бесстрастным, как у статуи, — неудивительно, ведь для неё, видевшей меня впервые, моя история была лишь занятным рассказом к ужину, не более.