Muto boyz
Шрифт:
— А-а-а, это бойко, это бойко! — прошипел персонаж, качая головой и ехидно улыбаясь. Что он хотел этим сказать, мы так и не поняли. Так же, как не поняли, откуда он нарисовался и куда потом делся. Может, он вообще был нематериальным и вылез на свет божий из стихов Шиша Брянского, хрен его знает.
Кондовые округлые часы на стенке пироговского номера показывали что-то около половины третьего, и мы с Чиком решили, что пора идти спать. Свинство писателей начинало достигать апогея, а мы сами находились как раз в той стадии, когда ещё можно рассчитывать на отсутствие абстинентного синдрома с утра, но уже хочется принять участие в окололитературном трёпе,
Чикатило принял убогий душ и завалился спать, а я включил настольную лампу и открыл его рукопись. Чика поселили в номер с каким-то молодым писателем из Новосибирска, но он безнадёжно завис на одной из попоек, и в ближайшие несколько часов его возвращения, слава богу, ожидать не приходилось. Я сначала хотел завалиться на его кровать, но потом побрезговал и сел за шаткий столик, на котором стояли телефон и графин воды. Немного поизучал титульный лист и начал читать.
И вот тут-то меня и поджидал главный сюрприз. Это была книга НЕ про Полуголубя. И не про Рязань. И не про Путанта Негрютку, и не про Конопляна — она вообще не имела никакой связи ни с Тетрадью По Всему, ни с населяющими её уродцами, ни с тем Чикатилой, которого я когда-то знал. Это были сто с лишним страничек А4 про парня, который жил в Амстере, топтал своими конечностями его мощёные улицы, любил шальные деньги и совался во все дыры, а к тридцати годам оказался в тупике. В полном и безнадёжном, как пьянство литераторов.
Я не знал, что думать по поводу ценности Чикатилиной писанины — друзья не должны оценивать произведения своих закадык, это дело критиков. Друзья здесь находятся с ними в неравных условиях — они знают больше, чем нужно. В каждой буквочке я видел Чикатилины комплексы, фишки и заморочки. Они переворачивали всё с ног на голову и трансфермировали текст во что-то совсем иное, что было известно только мне одному.
Я пытался объективно найти какие-нибудь огрехи, просчёты, банальности. Чуть ли не молился, чтобы Чик придумал какую-нибудь явную чушь — типа утлого судёнышка и романа со шлюхой с Ред Лайте. Или просто какого-нибудь романса, который за уши вытащил бы главного героя из этого самого dead end'a — тогда всё свелось бы, как обычно, к бульварной романтике, и я бы смог увидеть за всем этим просто книгу, сюжет, рассчитанный на спрос. Тривиальный способ заработать деньги.
Но — нет. Ничего подобного. Чикатилин герой жил в совершенно обычной квартире, а женщины и любовь вообще упоминались вскользь и в основном по отношению ко второстепенным персонажам. И к концу книги никто так и не вытащил этого бедолагу из тупика — он долго маялся хернёй, мучился и рвал на себе волосы, но ни к чему конкретному так и не пришел. Просто он решил перестать быть раздолбаем, вот и всё. Потому что он устал быть раздолбаем, оно его больше не вставляло.
Я посмотрел на похрапывающего Чикатилу. Как же я сразу не заметил (радость встречи замусолила глаза?) — это же был вообще не он, это был какой-то другой персонаж. Тот, про которого я только что закончил читать. Мэнни Калавера, до конца прошедший свою Grim Fandango. Тот жирдяй был прав. Это была без всяких сомнений автобиография, что бы там ни говорил Чик.
У парня (про которого я только что закончил читать, а теперь созерцал вживую) было уставше-устаревшее лицо, и он хотел расслабиться в недрах чего-то относительно своего, в сколько-то
Раньше мне всё время глючилось, как от Чикатилы кто-то что-то откусывает. О, нежный возраст… Тоже мне, «Челюсти-2». Людей не смакуют по кусочку. Их пережёвывают за раз (за год?) и выплёвывают уже совершенно в другой комбинации. Люди — это такой детский конструктор «Лего».
Мы постоянно бредили сменой уровня, новыми статусами и прочей компьютерной чушью. Хрен-то там. Меняться должно не положение человека в игровом пространстве, а сам человек. У меня у самого уже всё давно было нормально — так что я даже не знаю, почему этот спящий бородатый профиль, напоминающий чучело Ленина в Мавзолее, вызывал во мне такую грусть.
В тот момент — в номере кондового пансионата «Перелески», освещенном геометрией настольной лампы, ждущем в свои объятия пьяного новосибирского писателя, — в тот момент книга Чикатилы существовала только для меня. Она и была написана для таких, как я — для тех, кто невербально требовал от него выполнения таких же невербальных обещаний. Сквозь мельтешащие ряды печатных слов проступало то, что Чик никогда не высказал бы мне при помощи голосовых связок и набора упорядоченных звуков. Всё было просто (всё вообще, как понимаешь к определённому моменту, до комьев в горле просто) — сержант Чикатило снимал с себя все обязательства. Он был готов, как юный пионер, ползти вниз с вершины синусоиды и получать от этого кайф, как ребёнок на горке. Он отмахивался сквозь шеренги буквочек: хватит, парни.
Я вспомнил Чикатилины ночные звонки из Амстера. Только теперь я понял: он звонил мне всегда под наркотиками. Когда всё было хорошо и когда пёрло изо всех щелей. Я во время этих фоун-конверсейшнов попадал в другой мир и потом ещё долго боролся с отходняками — но мира-то этого тогда уже не существовало, вот в чём весь юмор. Да, Чикатило добивал задуманное как с мошенничеством, так и с книгой, потому что люди должны реализовать свои самые глупые навязки: нереализованные навязки превращаются в комплексы. Но это было именно добивание, не больше.
Наверное, это тоже должно было произойти на несколько лет раньше. Может, на четыре года. Которые он поставил на кон в этой идиотской игре с глобальными законами развития человечества.
Он прошёл эту игрушку, он сделал всё, что хотел, развернулся по полной. Только вот на пути к финишу растерял способность радоваться происходящему. Когда монстры мочат компьютерного героя, он точно так же теряет жизни, мешочки с силой, магию — всё это обязательно высвечивается в одном из углов монитора.
Призовой игрой стала банальность, в которой не было драйва. Выигрышным фондом — отвоёванные четыре года плюс незабываемая молодость. По сравнению с общей для человечества игровой статистикой это было выше крыши.
Это был эндшпиль, развязка, финиш. У Чикатилы всё пришло в норму. Я думал, что в норму всё пришло только у меня — когда-то я обвинял в этом голландское посольство, невезуху, случай. Но всё оказалось хитрее, запутаннее, интереснее, чем тупое противопоставление молодого успешного и отвязного раздолбая — я же говорю, реальность не терпит противопоставлений.