Muto boyz
Шрифт:
У пары-тройки на носах сидели очки. Они были настолько похожи на выпуклые глаза, что замечались с только минут через пять после начала разговора с их носителями.
— Эти люди делают современную русскую литературу, — едко замечал Чикатило, подталкивая меня в бок. Никто на него не обижался — у литераторов вообще не принято обижаться на себе подобных (а Чик уже был, с их точки зрения, им подобным). Они могут долго пить с вами водку, обсуждая проблемы словесности на своём языке, а потом вдруг сказать вам или кому-нибудь третьему, что вы — полный мудак, дилетант и примитивный ум. Это не плохо и не хорошо — просто так есть, это такой придаток к нестандартному мышлению.
Единственной отличающейся, выделяющейся деталью интерьера был хозяин этой странной вписки — сам Пирогов. Он осознавал своё главенство на этой пати, и это бросалось в глаза. Скорее всего, у него где-нибудь был припрятан кокаин, но он не был музыкальным продюсером и вряд ли собирался потчевать им кого бы то ни было, кроме себя. Он, как и все остальные, пил водку: честное слово, Чикатило зря шиканул с этим виски, всё, на что мы могли при этом рассчитывать, — это наблюдать с сожалением, как наш благородный напиток будет скатываться бурой лавой в литераторские глотки, хозяева которых налетят на него, как мухи на лакомый шит.
— Вы водку принесли? — накинулся на нас Пирогов.
— Не-а.
— Тогда зачем вы здесь?
— Мы принесли виски.
— А-ааа…
Пирогов сделал приглашающий жест, и мы уселись за стол, попав под перекрёстный огонь дискуссии между двумя литераторами. Один — весь в чёрном и с жиденькой вялопроизрастаюшей бородой, как у дьячка — смеялся над тем, что его оппонент метнул в сеть подборку переводов с якутского. Второй обвинял дьячка в том, что ему милее ламентация, чем аргументация. На его синий свитер налипли соринки и сгустки пыли. Наверное, он провёл предыдущую ночь на чьём-нибудь полу, а с утра забыл переодеться.
Чикатило попытался вклиниться в эту дискуссию, сказав, что ну и хер с ним, пусть человек переводит хоть с вологодского диалекта, кому какая разница. На него не обратили внимания. Чик махнул рукой и спросил меня про личную жизнь.
— Теперь твоя очередь отчитываться, — мотивировал он. — Ты постоянно меня спрашивал про мои страстные отношения, так что теперь колись сам.
— Да у меня… У меня всё нормально.
С недавних пор такие вопросы стали ставить меня в тупик — почти также, как вопросы про работу. Слава богу, Чикатило это понимал. Я не знаю, зачем он вообще спросил об этом.
— Ясно. Слушай, чтобы закрыть направление, у меня есть новогодний тост. Скоро ведь Новый год, поэтому уже можно произносить новогодние тосты.
— Давай.
— Я хочу выпить за новый статус…
— Мы уже пили за новый статус.
— Не перебивай! Я хочу выпить за то, что в этот Новый год мы вступим в новом статусе, с новыми любовными отношениями и со старой дружбой!
— Вот за это я выпью с удовольствием!
Мне действительно понравился этот тост — он звучал красиво, как и любое противопоставление, он был в тему. Если бы я знал тогда, что это последний тост, который я слышу от Чикатилы. Что противопоставления красиво звучат, но не имеют ничего общего с реальностью. Она не терпит противопоставлении, несмотря на все эти идиотские философские законы, которые люди изучают в старших классах средней школы. Но люди не могут знать всё заранее, они могут только догадываться, а я даже не догадывался, я лыбился и чокался, чокался с удовольствием. Блин, мы же оба РЕАЛЬНО хотели, чтобы это было так.
— Кстати, Чик. Насчёт Нового года…
— Э-ээ, — причмокнул Чикатило. — Я, к сожалению, уже забронирован. Летим в Турцию…
— В Турцию!? Что делать в Турции? Это же абсолютно недвижная страна, там одни турки и мечети, ничего,
— Это подарок. Я там буду выть поганым волком, но — я обещал. Чиксы любят нежиться на солнышке и расслабляться у моря, ничего не делая…
— Жалко, Чикатило. Я думал, поедем на дачу…
— Потом поедем. Там же ещё куча праздников, и мы обязательно окунёмся во все эти заснеженные русские народные прибамбасы. Мы будем дружить семьями.
Было странно слышать от Чикатилы это «дружить семьями». Это звучало каким-то диссонансом, что ли. Расстроенным кларнетом. Я посмотрел на Чика — он отвёл глаза всего на полсекунды, на пару миллиметров, но мне этого хватило — мы же были двумя старыми закадычными, и я понимал, что он тоже чувствует эту фальшь.
— Ты написал автобиографию? — вдруг вклинилось между нами чьё-то толстое лицо, осовевшее, небритое и с безумными глазами. — Скажи мне, пожалуйста, ты тоже написал автобиографию?
— Не-а, — коротко ответил Чик. — Не автобиографию.
— Сейчас все пишут автобиографии, — продолжало лицо, не слушая. Некоторые люди умеют очень правильно вести дискуссии: им плевать, что вы им ответите, они продолжают свои мысли вне зависимости от того, куда повернут ваши. Они дают вам вклиниться только для галочки, что ли. Для очистки совести, чтобы не наседать. Хотя сами на самом деле как раз-таки наседают — неумолимо, как гитлеровские танки. Нависают над вами серыми тучами с электрическими разрядами.
— Все вдруг поняли, что автобиографии — самый раскупаемый жанр, — распалялась туча, воняя изо рта чем-то отталкивающе-рыбным. — Что достаточно быть просто хорошим хроникёром, не писателем. Записывать жизнь на диктофон или сразу загонять в компьютер — странно, но всем это действительно интересно. Они пишут: за свой первый роман я получил тысячу девятьсот восемьдесят долларов США. Как будто это, ё… вашу мать, самое главное событие в истории человечества. И все читают сегодня о жизни писателей. Писатель — самый злободневный персонаж. Это всё — говорю я вам, это всё! — от банальной лени. От того, что нет сейчас тех, кто полезет в шкуру нормального человека. Все пишут только о себе. Мы живём с вами, господа, в эпоху литературного эгоизма!
— При чём здесь я? — спросил Чикатило, начиная морщиться. — Я не писал никаких автобиографий, я же тебе сказал.
Очнувшись, туча посмотрела на Чикатилу новым взглядом, промямлила «ну, сорри, блядь» и отчислилась вон. Видимо, она потеряла к нам всякий интерес, поняв, что наезд не по адресу — ей важен был именно наезд, а не отвлечённая литературная дискуссия. Хотя отвлечённую литературную дискуссию мы бы все равно не смогли поддержать — нам был по х…ю литературный эгоизм, да и, наверное, на литературу в целом.
Свято место пусто не бывает, и тут же в пространстве материализовался ещё один персонаж. Он появился ниоткуда и ткнул Чикатилу в бок.
— Слушай, — сказал он. — Ты читал «Низший пилотаж» Баяна Ширянова?
— Я уже не в том возрасте, когда чтение книг может что-нибудь дать человеку, — попытался отмазаться Чикатило. — В моём возрасте книги можно только писать.
— Чтение книг — да, — согласился персонаж. — Но Баян Ширянов — это не книга. Это… это надо читать…
— Слушай, — сказал Чикатило, распаляясь. — Давай я сразу введу тебя в курс дела, о'кей? ЯНЕ читал Баяна Ширянова и читать не буду хотя бы из-за фамилии. А также — я не читал и не буду читать Виктора Пелевина и Владимира Сорокина, Александра Анашевича и Дмитрия Соколова, Данилу Давыдова и Шиша Брянского. Понимаешь? Не-бу-ду. Чукча не хочет быть читателем. Отъебись.