Muto boyz
Шрифт:
Сынок раскинулся, как ветвистое дерево, в огромном кресле, сделанном явно не для него, а по заказу кого-нибудь из звёзд NBA. Он сразу взял быка за рога и в лоб спросил нас, кому и что мы говорили в Рязани по поводу всего этого безобразия с металлическим ломом. Мы были к этому готовы и прекрасно знали, как отмазываться.
— Да, в общем, что мы могли сказать, — пожал плечами Чик. — Мы же сами ни хрена не знали. Ящик упал с кара, от него отвалилась доска. Кузьмичи начали смеяться, а один увидел там какую-то запчасть с для своей тачки. Мы дали ему номер офиса — он хотел её обменять на что-то, я не знаю.
— А
— Так ведь никто нам не говорил, что этого делать нельзя, — сказал Чик, удивлённо пялясь на Сынка своими простодушными красными глазами. — Если бы нам с самого начала сказали, что здесь какая-то тайна, мы бы, понятное дело, молчали.
— Мы думали, что раз уж нас наняли, то дадут нам сразу все расклады, — поддержал его я. — А если чего-нибудь не сказали, значит, так и надо, и ничего тайного в этом нет.
— Хм, — поморщился Сынок, уставившись на Чикатилины подошвы, которые танцевали какую-то мягкую, но резвую чечётку. — А самим нельзя было догадаться?
— В принципе можно. Но мы не догадались, — смутился Чик, пытаясь утихомирить непослушные ноги. Получалось это у него, как и следовало ожидать, очень плохо.
— Там ещё эти грузчики, они все начали смеяться. Дескать, вот опять металлолом отправляют. Все выглядело так, как будто для них это самое обычное дело. Как будто у них там каждый день такое происходит. — Мои ноги тоже пускались в пляс независимо от того, что творилось в мозгу. Но самая большая подстава заключалась в том, что мне дико захотелось блевать, и я в любой момент мог извергнуть фонтан прямо на заваленный офисной утварью стол Сынка. — Мы даже и подумать не могли, что в этом есть что-либо… ну, нестандартное. Если бы вы нас ввели в курс дела с самого начала…
— Ну ладно, ладно, — отмахнулся Сынок. — А что этот грузчик?
— Он ничего не менял и в ящик не лазил, это точно. Мы сами прибили доску на место, всего через несколько часов. Потом установили ящик в вагоне. Вагон запечатали… Так что движок на месте, или что там он хотел…
— Да нет, не в этом дело, — поморщился Сынок, ёрзая в кресле. Мы ему завидовали белой завистью, потому что нам тоже страсть как хотелось поёрзать, походить, помахать руками. — Я имею в виду, что он за человек? Как зовут, фамилия?
— Ну уж этого мы не помним. — Чикатило воспользовался случаем и развёл руками. Мне показалось, что он сейчас начнёт делать какие-то идиотические ножницы из утренней зарядки — так велико было написанное на его лице нежелание сводить их обратно и вообще принимать статичную позу. — По-моему, его звали Валеркой. Хотя там было много Валерок, всех кузьмичей обычно зовут Валерками. А может, Володька… Вы поймите, их же там было как грязи, там просто всё кишмя ими кишело.
— То есть простой трудяга, да? И ему действительно был нужен только этот блок, ничего больше?
— А что ещё может интересовать таких людей? Дешевые женщины, паленый алкоголь и запчасти для автомобилей производства СССР.
Сынок не то чтобы облегчённо вздохнул, но как-то расслабился, что ли. Он вообще не казался
Сынок ещё немного поговорил с нами ни о чём, а под конец совершенно неожиданно предложил сотрудничать и в дальнейшем. Видимо, он рассудил, что раз уж его шифровки дают сбои, то лучше иметь своих пролетариев, слегка посвященных в таинство — чем меньше людей будут причастны ко всему этому, тем лучше. Он сказал, что отправки проводятся примерно раз в месяц, так что в среднем выйдет две недели через две и пятьсот долларов оклада. Нас это устраивало — нас под этой штукой вообще всё устраивало, мы бы обрадовались, даже если бы он предложил нам офисную работу с шестидневкой и ненормированным графиком.
— Слушайте, мужики, — окликнул он нас уже на выходе. — Не подумайте ничего такого, мне просто интересно. Вот этот ваш вид, бороды, серьги… Я таких видел в Европе, а у нас вашего брата как-то не шибко много. Вы кто — неформалы? Или музыканты?
Мы ответили, что мы просто так, сами по себе. Все как-то привыкли растасовывать людей по всяким обществам, организациям, объединениям. Вешать ярлыки. Хотя, наверное, они правы — люди сами любят вешать на себя ярлыки, даже те, кто вроде как выступает против этого. Все сами разбегаются по партиям, тусовкам, неформальным объединениям молодёжи, чтобы можно было себя как-нибудь назвать: коммунистом, панком, гринписовцем — какая разница. Так что Сынка можно было понять с его глупыми вопросами.
— Приятно было познакомиться, — сказал он нам перед тем, как за нами закрылась дверь. Мы ответили что-то взаимное и на всех парах понеслись к туалету, где хором извергли из себя всё, что находилось в наших желудках.
— Пошли к Оленьке, — предложил Чикатило, потягивая мне подушечку «Орбита Винтерфреш». — Надо успокоить это небесное создание и сказать ему, что ничего страшного не произошло, и даже наоборот.
— Для неё как раз произошло. Пока мы будем работать на Сынка, она всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке.
— Ну и хорошо. Здешние тарелки не для Оленьки. Она слишком возвышенная.
— Ты идеализируешь Оленьку.
— Да. Я идеализирую Оленьку. Причём я делаю это умышленно. Я бы даже сказал, я её идеализирую в квадрате. Вещи и люди таковы, какими мы хотим их видеть. И ничего не говорите мне в ответ, батенька, я не хочу слушать ваши грубые реалистичные контраргументы.
Мы постучались в дверь отдела кадров. Оленька с кем-то говорила по телефону. Как ни странно, просили Чикатилу.
— А, вот он, сейчас, — сказала Оленька в трубку. — Алёша уже просто иззвонился, он меня достал. Кто дал тебе, Чикатило, право раздавать кому попало мой рабочий телефон?