Muto boyz
Шрифт:
Чикатило уныло смотрел на людской поток, двигающийся нам навстречу. Он был настолько удручён, что даже не реагировал на симпатичных девушек, кое-где выныривающих из этой массы.
— У меня был один знакомый, — произнёс он задумчиво, — настоящий псих. Он специально ездил в метро с длинной тростью или посохом, я точно не помню. Так вот, когда он ехал на эскалаторе, он х…ярил этим посохом встречных людей. По пальцам, представляешь? Ты едешь на эскалаторе, втыкаешь в рекламу или внутрь себя. Держишься за поручень, выискиваешь симпатичных девок. А тут тебе навстречу маленький такой ублюдок с посохом, и — по рукам тебе, по рукам. Самое интересное, что ты ему за это ничего не сделаешь.
Я уже привык слушать байки про Чикатилиных друзей,
— Только ты не спрыгивай, пожалуйста, — снова вспомнил Чик. У него была эта идиотская (или наоборот — хорошая) привычка перескакивать с темы на тему, так, что вы не всегда сразу понимали, о чём идёт речь. — А то я один сними двумя не слажу, блядь, да я просто с ними загнусь.
— Я не спрыгну. Я, по-моему, тебя никогда не подставлял, Чикатило.
— Вот за это и выпьем минеральной воды, когда придёт время запивать наркотики. Хочешь послушать новую команду? Они больные, повёрнутые на всю голову и, наверное, едят кислую.
Чикатило протянул мне один наушник, и в нём зазвучало что-то кривое и совсем психованное. Это называлось «Тооl», и это было здорово. Если говорить о музыке, которая сейчас называется нью-металлом, то тогда она переживала свой расцвет. Не было ещё всех этих идиотских мальчуковых линкин парков и пап роучей, которые засоряют эфир и опошляют идею стиля. Были только всякие Генри Роллинзы, «Stuck Mojo», прокоммунистически настроенные RATM, первый альбом «Кояп» и эти вот больные придурки, которые снимали такие же больные клипы с песочными человечками и прочими глюками. Мы с Чикатилой будучи типичными апологетами стиля ходили в широких штанах, в то время ещё не дошедших до учащихся ПТУ и выпускников средних школ, отрастили остроконечные бороды и пропирсинговали всё, что только можно. Из-за одинаковых коротких стрижек и общего имиджевого сходства многие считали нас братьями.
Правда, ещё большее количество народа считало нас опасными идиотами. Потому и настораживал такой интерес к нашим персонам со стороны Макса-Сынка. Хотя, может быть, он и был в какой-то степени искренним, этот самый интерес — я не знаю, об этом лень думать.
Вообще-то этот Макс здорово нам помог. Он дал нам хорошую работу с нормальной зарплатой. Причем больше всего нам импонировал тот факт, что две недели в месяц мы были свободны, как негры ЮАР после прихода к власти Манделы. Все люди должны работать именно так, включая клерков, менеджеров и прочих корпоративных галстучников. Если бы на этом принципе держалась вся мировая капиталистическая система, всё было бы не так уж плохо. Может быть, в мире производилось бы не так много сникерсов или средств для мытья посуды, зато сразу уменьшился бы процент самоубийц, дегенератов и неудачников.
Нас грело также то, что больше не приходилось ездить ни в Рязань, ни в ещё какую-нибудь Тулу. Все погрузки-разгрузки осуществлялись теперь только в Москве, на станции метро «Варшавская». Там тоже был грузовой двор с несколькими терминалами, там водились свои кузьмичи, свои грузчики и карщики Игори. Это были московские кузьмичи, пафосные и на контакт почти не идущие. Тем не менее пару раз мы подкупали местного карщика и свозили металлический лом туда, где ему были рады и даже готовы за него заплатить. Туда, где ему, собственно говоря, и место. Потому что место металлического лома — на переплавке, а не в товарняках дальнего следования.
Однажды, правда, нас чуть не прищучили — к ним туда пришёл на работу какой-то новый охранник, настоящее дерево, из дубовых. Из тех, которые привыкли записывать на бумаге всё — даже время, когда их престарелый папаша последний раз съездил в туалет на инвалидной коляске. По-моему, таким людям важен даже не результат, а сам процесс сопоставления цифр и вождения шариковой ручкой по линованной бумаге — некоторые такими рождаются, обычно у них
Как-то раз мы отправляли состав с металлоломом в какую-то бывшую соцстрану из ближнего и экссоветского региона — не то на Украину, не то в Беларусь, не то ещё в какую-нибудь Молдавию. Обкладывая брусьями очередной ящик внутри холодного вагона, Чик вдруг издал адский вопль — такой протяжный, что я подумал, будто его защемило или завалило чем-нибудь многотонным. Он стоял в узком проходе между ящиком и стенкой вагона, тыкая пальцем во что-то, чего я не мог разглядеть из своего угла. Пришлось протискиваться туда же, но оно того стоило. На боковой стенке ящика красовалась немного потускневшая, но до боли знакомая надпись:
Der goats ist manner than the menDas men sind goater than der goats.— Ты понял? — кричал Чикатило, стуча по ящику рукой и рискуя получить кучу мелких и отвратительных заноз. — Ты видишь, что происходит? Это дерьмо ездит по кругу, туда-сюда. Как детская железная дорога, как медведь на мотоцикле. Это грандиозная международная цепочка, они продают друг другу этот шлак… или нет, не друг другу. Никто же не будет платить за мусор, который даже не станут потом вытаскивать из этих несчастных ящиков. Тогда кому?
Такие вопросы ставили нас в тупик. Это был какой-то детектив типа того, что Чикатило не стал тогда читать в поезде. Квест про частного сыщика Джека Орландо.
Мы вообще перестали что-либо понимать после того, как однажды случайно увидели содержимое одного ящика через естественно образовавшуюся щель. Там был не металлолом, а действительно какой-то здоровенный агрегат — довольно старый, но свежевыкрашенный. Он явно предназначался для того, чтобы его кто-нибудь увидел. А в соседнем вагоне в точно таком же ящике лежала куча хлама, которая для демонстрации определенно не предназначалась. Всё теряло смысл, у исходных данных не было никакого логического обоснования.
Чикатило ходил и вынюхивал всё, на что могут реагировать органы обоняния. Он напоминал Шерлока Холмса, который тоже лез во все дебри и вынюхивал километры кокаиновых дорожек, когда больше вынюхивать было нечего. В отличие от него, правда, у нас этих самых дорожек не было. Зато были какие-то шаткие деревянные мосты, которые Чикатило наводил через своих знакомых, знакомых своих знакомых, родителей своих знакомых и так далее. Он задействовал даже Лёню Свиридова, который после института получил какой-то низовой пост в крупной нефтяной компании и по этому поводу менял сиюминутные настроения от мегапафосных до запойных. В общем, Чик хотел узнать что-то про нефтяные месторождения и оборудование для их разработки. Он накапливал и систематизировал какую-то глупую инфу, словно какой-нибудь провинциальный маньяк-архивариус из фильмов про XIX век. Я ему в этом не мешал, потому что пусть каждый сходит с ума по-своему, психи — это хорошо. Иногда я даже выслушивал его немыслимые тирады, умозаключения и логические цепочки, которые он строил зачем-то вслух. Они были одиозны и нелепы, как голдовые цепи новых русских. Обычно я в них ничего не понимал. Очень зря, кстати. Но я ведь не знал тогда, к чему это всё приведёт.