Муж беспорочный
Шрифт:
Глава 19
Мы Человека хлебальниками прощелкали! Понимаешь, Человека!
В просторной гриднице Белозерского замка, где могла зараз пировать вся дружина, сидели двое рыжих мужиков с большими кружками в руках. Один на каждом глотке морщился, другой, напротив, блаженно улыбался. Ростислав пил теплое молоко, что, как известно, полезно для горла. Некрас, герой дня, потягивал холодное пивко.
— Разбойники, — доказывал князю стремянный, —
— Варяги хотя бы доблестные воины и князю своему верны, — возразил Ростислав и неохотно отхлебнул из своей кружки. Молоко — оно хорошо холодненькое, из погреба, а подогретое — весьма на любителя напиток.
— Ха! Видали мы, и как викинги драпали. Только, знать, Один, как и Сварог, правду видит — недалёко помог убежать. Ровнехонько до могилы.
Ростислав залпом допил молоко, с завистью покосился на стремянного, но пересилил себя. Ранение горла — это серьезно, упаси Сварог, глотнешь студеного и совсем голоса лишишься.
— А то еще болтают, — продолжал сплетничать Некрас, — что варяги не сами по себе хоробрствуют. Одни, вроде того Эрика, с головой не дружат и, как найдет, на всех бросаются, ничего не соображают и ничего не чуют, хоть весь израненный, а не больно. А те, которые в здравом уме, чтобы от них не отстать, мухоморы глотают, отчего и дуреют. Хотя кто же в здравом уме мухомор в рот потянет?
Несколько позже Ростислав спустился в поруб [89] , куда засадили изловленных татей.
— Что этот? — спросил Ростислав, из вполне понятного отвращения не желая оставить разбойнику даже клички.
— Молчит, княже. И тебя требует.
– Что ж сразу не сказал, дурень!
Скрипнул засов, Ростислав быстро вошел в клеть.
— Что хочешь мне сказать?
Разбойник повернул к князю разбитое в кровь лицо.
— Что, любопытно? — сплюнул. Кровью.
89
здесь — тюрьма.
— Где женщины, похищенные из Березового?
— Не ведаю. Сказал уже.
— Ничего, под кнутом заговоришь, — пообещал князь и развернулся было к выходу.
— Ба, невидаль. Меня сам Сычев кнутом полосовал, тебе не чета.
— За что? — обернулся Ростислав.
— Сам не догадываешься?
— За бабу, что ли?
— Вроде того.
Чья была баба, Ростислав не стал спрашивать. Припомнились сплетни о странной смерти первой жены Борислава, которым в свое время он не поверил; поверил бы, неужто бы так оставил! Но даже если бы муж застал полюбовника у жены, он имел право только убить того на месте, либо потребовать виру. И никак иначе. Больше Ростислава интересовало другое:
— Почему не обратился к княжему суду?
— А то, скажешь, ты бы своего свойственника осудил.
— Если виновен — осудил бы.
— Да полно! Ко князю против боярина обращаться — все равно что от волка защиты у медведя искать.
— А ты пробовал? —
Разбойник неожиданно улыбнулся разбитыми губами:
— Безобразия, говоришь…
— Татьбу. И убийства, — отрезал Ростислав. Устал он от долгой речи. И от того, что свою вину каждый желает переложить на власть. А для этого ни ума, ни совести не надо. — И будешь за это отвечать. Так что запираться тебе смысла нет. Где женщины? Или Зарина была твоей сообщницей?
Шатун безнадежно махнул рукой… и охнул от боли. Рука, похоже, была вывихнута — при задержании его здорово помяли.
— Не было сообщников, — упрямо повторил разбойник. — И баб твоих я не трогал. Я рабами вообще не промышляю, слишком хлопотно. А вот кое-какую думку про то, что с хотью твоей приключилось, имею.
— Говори! — нетерпеливо потребовал князь.
— Э нет. Баш на баш. Отпусти моих ребят. Право, княже, отпусти. Что с них взять, щенята неразумные, в жизни своей ничего, кроме зуботычин, и не выдели.
— А дел натворили те кутятки, что стае волков впору.
— То моя вина, княже. Я от своего не отрекаюсь. Отпусти ребят, и я тебе помогу всем, чем могу, а потом казни, как хочешь, хоть вешай, хоть конями рви.
— Ладно, разберемся, — буркнул Ростислав свою любимую присказку.
— Так по рукам, княже?
Ростислав невольно убрал ладони за спину.
— Нет. Ряд будет такой. Ты рассказываешь подробно обо всех своих делах. Указываешь, где схоронил награбленное добро, чтобы возвратить хозяевам. Ватажники твои пойдут в холопы, пока не отработают все виры, сколько на них заявят. Ты поможешь найти женщин. Твою участь решу позже.
— Что ж, княже, будь по-твоему. Пить дай?
Ростислав крикнул дружинника, велел принести воды. И показалось, что в глазах разбойника мелькнула тень благодарности. Что ж, сделка как сделка. Месть человека не вернет, а сейчас важнее спасти Дану, чем повесить десяток татей. Опять его будут винить в чрезмерной мягкости, как тогда, с сумасшедшим варягом…
— Так вот, княже, — заговорил Шатун, напившись и, насколько можно одной рукой, ополоснув окровавленное лицо. — Можешь быть уверен, похитили твою Дану не разбойники. Ясно же, что искать княжью хоть будут всей землей, и никому не поздоровится, кто окажется причастен. Нигде такую робу не продать, тем более брюхатую.
— Брюхатую? Чего болтаешь!
Шатун едва не расхохотался, да, видно, больно было смеяться.
— Так ты не знал, княже? Непраздна она, знаю, что говорю. Один из моих ребят в соседнюю весь на беседы бегал, с девкой Малкой познакомился, она ему и сказала. Могла и кому другому разболтать. А мать Белозерского наследника — это уже совсем другое дело. За нее можно и поторговаться. А можно и просто убить, чтобы пропихнуть в наследники своего ставленника, тем более что князь где-то на рати и неизвестно, вернется ли. Подумай, княже, кому это может быть нужно?