Муж и жена
Шрифт:
— Еще раз повторяю, госпожа, в гостинице нет свободных номеров, кроме вот этого двойного — гостиной и спальни, — говорила хозяйка гостиницы Крейг-Ферни, миссис Инчбэр, обращаясь к Анне Сильвестр, державшей кошелек в руке и предлагавшей заплатить за обе комнаты, еще не получив разрешения занять их.
Анна появилась на пороге гостиницы в тот послеполуденный час, когда Джеффри Деламейн сел в поезд, идущий в Лондон, а Арнольд Бринкуорт, миновав вересковую пустошь, вступил на тропу, уходящую вверх в сторону Крейг-Ферни.
Миссис Инчбэр была высока, тоща, сухопара и добродетельна. Ее жидкие соломенного цвета волосы облепили голову туго закрученными кудряшками. Ее жесткий костяк
В этом отдаленном краю миссис Инчбэр не ведала, что такое конкуренция. Она сама назначала цены, сама устанавливала правила. Если вас не устраивали ее цены, или вы восставали против ее правил — скатертью дорога, идите откуда пришли. И вам оставалось, на правах бездомного скитальца, отдаться на милость суровых шотландских предгорий. Деревушку Крейг-Ферни составляли несколько лачуг. С одной стороны — вересковая пустошь, с другой — горы, так что на много миль по всей окружности компаса не было больше ни одного пристанища. Из всей пешей братии только британец, беспомощный и наивный, может забрести в эту часть Шотландии, не имея, где преклонить голову и у кого спросить кусок хлеба. То и другое может предложить ему единственно миссис Инчбэр — человеческое существо, не подвластное никому на свете. Ни один содержатель гостиницы ни в одной стране не может похвастаться подобной независимостью. Самая распространенная и самая грозная мера общественного воздействия — порицание на страницах газет для этой королевы гостиниц, как бы и не существует. Вы потеряли терпение и грозитесь отправить ее счет во все английские газеты и журналы. Миссис Инчбэр не возражает — поступайте как заблагорассудится.
— Э-хе-хе, господин хороший, заплатите сначала, а потом отправляйте, куда хотите. Еще ни одна газета не омрачала уюта моей гостиницы. В номере у вас и Ветхий завет и Новый. На кофейном столике Естественная история Пертшира. За всем остальным езжайте обратно к себе на юг.
И вот в этой-то гостинице искала пристанища Анна Сильвестр, одна, без спутника, с маленьким чемоданчиком в руке. Эту-то женщину, не желавшую пустить ее, она по наивности надеялась уломать с помощью своего кошелька.
— Назовите цену за комнаты, — настаивала она. — Я готова сейчас же заплатить за них.
Ее величество хозяйка гостиницы не удосужилась даже взглянуть на тощий кошелек одной из своих бесправных подданных.
— Такое дело, госпожа. Не могу я взять ваши деньги, — не сдавалась миссис Инчбэр. — И пустить не могу. Номерок-то последний. Гостиница Крейг-Ферни — семейное заведение, и никто из-за вас не хочет потерять доброе имя. Вы, госпожа, молоды и красивы. Вам не пристало путешествовать одной.
Кануло то время, когда Анна нашлась бы, что ответить хозяйке.
— Я уже сказала вам, — сдержав себя, продолжала Анна. — Я с минуты на минуту жду своего мужа.
Тяжело вздохнув, Анна повторила заученную историю и упала в изнеможении в ближайшее кресло — ноги больше не держали ее.
Миссис Инчбэр взглянула на нее с точно отмеренной дозой сострадания, с какой она смотрела бы на бродячую собаку, свалившуюся без сил у ее порога.
— Ладно, допустим. Посидите пока, денег за это мы не берем. Дожидайтесь своего муженька. Ему я комнаты сдам, а вам, миссис, нет. За сим до свидания.
Объявив свою королевскую волю, ее величество хозяйка гостиницы удалилась.
Анна ничего не ответила. И, оставшись одна, дала волю чувствам. В ее положении подозрение было вдвойне оскорбительно; горячие слезы брызнули
Слуха ее вдруг коснулся слабый шорох. Анна подняла взгляд и увидела в углу старичка, как видно слугу, вытиравшего пыль с мебели. Это он открыл ей дверь и провел в номер. Наверное, он и не отлучался из комнаты. Но держал себя так тихо, что она его заметила только сейчас.
Это был древний старик, лысый, на скрюченных подагрой ногах, один глаз у него не видел из-за бельма, зато другой лукаво поблескивал; нос его мог поспорить багровостью и размерами с любым выдающимся носом в этой части Шотландии. Но его плутоватая улыбка неожиданно обнаруживала житейскую умудренность, приобретаемую с годами. В столкновении с этим жестоким миром у него выработался характер, являющий собой счастливое соединение двух крайностей: угодливости и независимости, бывших, в сущности, двумя сторонами одной медали, — такой тип, пожалуй, нигде, кроме Шотландии, и не встретишь. Чудовищное природное бесстыдство, которое скорее забавляло, чем могло оскорбить; бесконечное лукавство, выступающее под двойной маской чудачества и пристрастия к прибауткам, — вот из чего складывался характер гостиничного слуги, сыгравшего не последнюю роль в этой истории. Сколько бы ни влил он в себя виски, он никогда не бывал пьян; сколько бы ни надрывался гостиничный колокольчик, движения его не становились проворнее. Таков был мистер Бишопригс, правая рука миссис Инчбэр, личность, известная всей округе.
— Что вы здесь делаете? — резко спросила Анна.
Мистер Бишопригс повернулся на своих подагрических ногах, помахал пыльной тряпкой и посмотрел на Анну, ласково, по-отечески улыбнувшись.
— А? Вытираю пыль, чистоту навожу для вас.
— Для меня? Вы разве не слыхали, что сказала хозяйка?
Мистер Бишопригс с заговорщическим видом приблизился к Анне и ткнул нетвердым пальцем в кошелек, который она все еще держала в руке.
— Чего ты слушаешь хозяйку! — высказался старший слуга гостиницы Крейг-Ферни. — Вот кого надо слушать, доченька, — твой кошелек. Да сунь ты его скорее в карман, — мистер Бишопригс взмахнул тряпкой, борясь с соблазном. — Пока мир стоит, — это я хоть кому скажу, — с шиллингом в кармане сам черт хорош да пригож.
Терпение Анны, столько выстоявшей, на этот раз лопнуло.
— По какому праву вы так грубо разговориваете со мной! — гневно воскликнула она, поднимаясь с места.
Мистер Бишопригс, сунув тряпку под мышку, принялся успокаивать Анну, заявив, что он хоть и разделяет мнение хозяйки касательно положения гостьи, но не разделяет строгости ее принципов.
— Во всем свете, хе-хе, не сыщешь живой души, более терпимой к человеческим слабостям, чем я, доченька. И вовсе я не груб. Мне уж столько годов, что я тебе в отцы гожусь. И согласен быть тебе заместо отца, коли такая нужда есть. Закажи-ка ты лучше обед. Есть муженек, нет ли, желудок — он свое просит. Что нести-то — рыбу, птицу, а может, холодец из бараньей головы? Скоро будет готов.
Отделаться от него можно было только одним способом.
— Закажите на свое усмотрение, — велела Анна. — И оставьте меня одну.
Первая фраза была встречена с одобрением. Вторую — мистер Бишопригс как бы не слышал.
— Ай! Ай! Доченька, поверь мне свои маленькие горести — очень разумно поступишь. Понадобится тебе совет честного благородного человека, отнесись к мистеру Бишопригсу, то есть, значит, ко мне. Да сядь ты, сядь. И не трогай кресла. Хе-хе! Муженек твой придет, посидеть захочет, — закончив тираду этим утешительным заверением, мистер Бишопригс подмигнул зрячим глазом и поковылял вон из комнаты.