Муж напрокат
Шрифт:
От его напора я, стукнувшись затылком, приклеиваюсь спиной к стене. Максим целуется до ужаса страстно, будто планирует высосать из меня жизнь. Мы оба тяжело дышим и едва улавливаем суть происходящего. Нам просто адски важно целоваться, и никому в целом свете сейчас не удастся нас остановить.
Вкусно. Обалдеть, как приятно… Ай, да плевать, кто он такой на самом деле! Всё равно меня никогда не целовали так отчаянно, и если потом его посадят в тюрьму на триста лет, то я буду вспоминать этот поцелуй, как нечто сказочное и невероятное.
Максим хрипит и придавливает меня.
Бешеное желание выпрямляет извилины в башке, и я вообще перестаю что-либо анализировать. Вот ни капельки не думаю о последствиях. Ибо все мои чувствительные точки сосредотачиваются на том, что делает Макс. И он позволяет себе больше. Не только целует, но и трогает там, где трогать запрещено правилами приличия. Мы не доходим до конца. Но и без того сходим с ума друг по другу.
И, прикрыв глаза от удовольствия, шепчу какую-то несуразицу. Темпераментный Максим, придавив сильнее, сумбурно шарит по моей фигуре, бестолково запутываясь в ткани нелепой бабушкиной ночнушки. И будто ошалев от желания, дёргает меня сначала к себе, потом от себя.
И так по кругу, ещё больше запутываясь в ночнушечной ткани. Преодолев хлопчатобумажное сопротивление, Максим наконец-то достигает своей цели. И мне нравится. Как бы странно и нелепо это ни звучало, учитывая, как мало мы знакомы. Но я до обморочного состояния мечтаю прям сейчас завалиться с ним в постель. И это невероятно, принимая во внимание тот факт, что я вообще-то далеко не самая страстная женщина в мире. Однако прямо сейчас я просто не понимаю, что происходит. Как и Максим, я себя не контролирую.
Он смотрит на меня горящими глазами, и от того, что он делает, планета кружится, как будто ей налили горячительного.
Максим продолжает свои грязные танцы, а я не могу ему противиться. Во всём виноваты мои собственные губы, они слиплись и не функционирует. Если бы я только могла сказать «нет», то обязательно это сделала бы.
Дубовский же полон энергии. Эта сладкая горечь добивает меня окончательно. Я шепчу что-то нежное и вроде бы даже хватаюсь за его крупное сильное запястье, пытаясь контролировать процесс, но всё бесполезно… Потому что я как бабочка из коллекции энтомолога- любителя: наколота на булавку и нет у меня шансов на сопротивление. И ощущаю такое блаженство, которое едва ли когда-либо испытывала.
Немного опомнившись, возвращаюсь на грешную землю. Что я такое себе позволяю, и самое главное — что позволяет себе Максим? Залез ко мне под подол и улыбается? Вот это времена у меня пошли: один впечатлительнее другого.
«Эй, Ксения Владимировна, алё! Вы вчера с этим мачо познакомились, а он у вас уже качество трусов проверяет. Совсем, что ли?» — строго заявляю самой себе.
А если бы прибежали дети?! Егорка? Упаси господь — Михайловна? А если бы принесло Виолетту? Она бы от зависти умерла, а кто бы потом за её детьми присматривал?
Кошмар и полная трагедия! Чем я думала? Что на меня нашло? Не прошло и двадцати четырёх часов, как он заявился ко мне на
А ещё мне очень интересно, как это могло произойти так быстро и просто? Ну в смысле радость, ощутимая мною в полной мере! С мужем никогда такого не было, а уж тем более с Афанасием. Мы же даже ничего ещё толком не делали. Ну подумаешь, приласкал немного. Максим всё ещё в штанах, а у меня уже потолок в звездах.
Как же неловко и стыдно. Нет! Если хорошо подумать, то технически мы всё ещё не любовники, а значит и переживать не за что.
— Это что такое сейчас было? — смотрю на разгорячённого Максима, который дышит как призер чемпионата по армрестлингу.
Понимаю его: обидно, когда одному всё, а другому ничего, но мы вообще так не договаривались, и стоит открутить наши отношения на десять минут обратно.
— В смысле? — Медленно отходит от меня Дубовский, прекрасно понимая, что я уже пришла в себя и самого главного продолжения у нас с ним не будет. — Что это было? Да вон блин у меня сгорел, Ксюшенька.
— Я не об этом, а о другом, — смущаясь, поправляю ночнушку.
— О чём о другом? — явно прикалывается надо мной Дубовский.
— Ну о том другом, что было, когда мы поздоровались.
— Ах об этом? — хитро смотрит на меня искоса Максим. — Это… Ну я в детстве на фортепьяно занимался, потом, правда, на гитару перешёл, но руки-то помнят.
И моё лицо вспыхивает ещё ярче, буквально покрываясь малиновыми пятнами. А Максим, увлёкшись блинами, продолжает свое фантастическое пение, от которого мурашки на моей спине снова становятся на низкий старт. И чтобы не наделать ещё больше глупостей, я убегаю в ванную, прихватив одежду, дабы перестать разгуливать полуголой по дому.
Можно было выбрать привычные шорты или майку, но я отчего-то надеваю ситцевый сарафан, который, по словам моего младшего помощника, мне очень идёт.
Вернувшись в кухню, опять смущаюсь, потому Максим смотрит на меня как Скрудж Макдак на гору золота. От неловкости, которая захватывает меня в плен, жжёт кончики пальцев, я мечусь к выходу, якобы для того чтобы позвать детей, а в итоге Максим насильно усаживает меня на стул, кладёт блин передо мной на тарелку и идёт за моими дочерьми сам.
И в этот момент в калитку моего дома кто-то отчаянно долбит кулаком. Пугаюсь, переглядываясь с Дубовским. Но он привычно спокоен и даже не собирается нервничать.
— Сиди. Я разберусь, — шикарная фраза от мужчины, которую, мечтает услышать каждая вторая женщина.
А может, и первая.
Вначале выглядываю в окно кухни, чтобы найти взглядом девочек, и, убедившись, что с ними всё хорошо, быстро сменив дислокацию, приклеиваюсь к окну спальни, откуда отлично просматривается забор. Снаружи никого не видно. Максим открывает мою скрипучую калитку, за которой стоит огромный чёрный чемодан. Я даже на носочки привстаю, чтобы рассмотреть, кто же его привёз. Но там никого. Тот, кто стучал, давно исчез, и чемодан словно возник из воздуха. Ну Дубовский, ну Копперфильд на минималках. Не замечаю, что уже сжевала целый блин. Он, кстати, обалденный. Михайловна позавидует.