Муж, жена, любовница
Шрифт:
Перед посадкой уже на самой Гваделупе Владимир мягко положил руку ей на запястье, посмотрел на нее и сказал:
– Ты стойкий оловянный солдатик, Юля. Мы все с тобой выдержим, все сможем. Что бы с нами ни случилось теперь, главное – не останавливаться. Я уверен, что все будет как надо. И еще одно я хочу тебе сейчас сказать: для меня очень важно, что мы вместе.
Последние слова были произнесены особым тоном. Что это? Просто ощущение общей опасности, сопричастности, симпатии или настоящее чувство? Он был всегда так подчеркнуто дружески ровен с ней, что у Юлии создалось впечатление: Владимир остерегается выйти за рамки заранее выбранной роли – товарищей по несчастью, участников одного поиска. Юлия уже давно, с самого начала их знакомства, заметила, что
Перелет оказался более трудным для Юлии, чем она ожидала. От слабости ей казалось, что все происходит как во сне. «Только бы долететь, – твердила она себе, – на месте мне обязательно станет лучше...» Весь первый день после прибытия на Сен-Бартельми Юлия не выходила из отеля. Слабость не позволила ей даже спуститься в ресторан, и они заказывали еду в номер. Но времени у них было мало, расслабляться было нельзя, и по телефону, как и в прошлый раз, она попросила организовать для них экскурсионную прогулку по острову с гидом, говорящим по-русски.
Весь день Владимир трогательно заботился о ней. Обессиленная, она сидела в плетеном кресле на маленькой, уютной застекленной веранде, а он после обеда устроился рядом с ней и завел разговор на разные темы, не относящиеся к главной цели их сумасшедшей поездки. Прекрасный рассказчик, Владимир знал массу разных историй и морских баек. Всю вторую половину дня они сидели и спокойно беседовали обо всем на свете.
Он признался Юлии, что решил добиться ее расположения сразу же, как только увидел ее первый раз в Клубе. Он рассказывал о море, о случаях из жизни капитана, о своей морской биографии, о детстве в дальних гарнизонах. Юлия удивлялась, насколько ей все это интересно, как ей дороги и милы всякие мелочи и забавные случаи из его жизни. Отец Владимира был военным, и сын много повидал в детстве, переезжая из республики в республику, из города в город. Из его рассказа было понятно, что его решительный мужской характер начал формироваться еще в те далекие юношеские годы.
Рано встав на следующее утро, она тщательно оделась и, превозмогая слабость, спустилась вниз. Они оба волновались, ожидая экскурсовода, и Юлия обнаружила, что от ощущения опасности и азарта погони к ней начинает возвращаться природная сила, мужество и былое спокойствие. Да, она чувствовала себя теперь вполне уверенно. Владимир одобрительно посмотрел на нее. Они понимали друг друга с полуслова.
Наконец, приехала заказанная машина, и из нее вышел молодой человек. Он представился им по-русски: Никита, местный гид, родом из Санкт-Петербурга. Он уже год работал здесь по контракту. Они отправились на экскурсию, и как бы между прочим Юлия начала расспрашивать его про Питера. Никита заметно оживился, поскольку почти никто из русских туристов не приезжает на Сен-Бартельми во второй раз, а если, в редких случаях, кто-то и повторяет столь дальний путь, то не запоминали имен гидов. С явным расположением к ним Никита сообщил, что Питер тоже из Санкт-Петербурга, бывший крупный ученый-биолог из Института мозга.
– У него были большие достижения, высокий рейтинг, как теперь говорят. А сейчас он отошел от дел, живет здесь, сотрудничает с туристическими агентствами. Работа ему нравится.
– А как его русское имя? – поспешила задать вопрос Юлия.
– А его почти так и звали – Петр Петрушевский. Он Питер – в честь своего родного города, а Питерсон – так, для порядка. Это его местный псевдоним. Он в каждом новом месте берет новый псевдоним, но все равно остается Питером.
Это была уже зацепка. Стараясь не спугнуть парня, Юлия продолжала осторожно расспрашивать о нем самом, о его семье в Санкт-Петербурге, о вузе, в котором он учился. Гид, казалось, был рад поболтать с соотечественниками.
После дефолта 98-го года Никита безуспешно искал работу. В Петербурге уже практически никаких заработков было не найти, а ведь он все последние годы успешно работал гидом, водил иностранцев по родному городу, который любил и знал как свои пять пальцев. Туристических групп становилось все меньше, и хотя Никита не рвался никуда уезжать надолго, однако наступил момент, когда пришлось рассылать резюме по электронной почте. И ему неожиданно ответил Петрушевский, вызвал на Антилы, помог устроиться, обучил всему необходимому. Вообще, прочувствованно добавил молодой человек, Питер ему здорово помог. Он его наставник в этом деле.
– Интересно, знаете, получилось. Я же начинал как биолог, мечтал ученым стать, как тот же Петрушевский. Так вот, по биологии у нас совместной работы не вышло, а по туризму встретились. Бывает же!
Юлия с Владимиром, вежливо покивав, разделили его удивление и осторожно продолжили расспрашивать дальше. Никита, к счастью, оказался открытым и словоохотливым парнем. Еще школьником он увлекался биологией, мечтал сконструировать первый биоробот, вот так и попал в кружок Института мозга. Петрушевский был тогда молодым доктором наук, энергичным, инициативным, и никогда не пренебрегал работой с молодежью. Никита был наслышан и о родителях своего кумира. Отец Петра Петрушевского был каким-то большим военным чином, – в общем, из тех высокопоставленных, кому потом несладко пришлось в перестройку. Уже тогда Петр был подающим надежды ученым, его в академики прочили. И вот, когда основательно урезали финансирование науки, он поехал на заработки, временно, по контракту, да так и не вернулся. Приблизительно по той же схеме – из науки в туризм, к лучшим заработкам, – развивалась жизнь и самого Никиты.
Молодой человек объяснил, где живет Питер, дал им приблизительный адрес, извинившись при этом, что точного у него нет. Он его просто не запоминал, потому что на острове заблудиться нельзя, а телефоном они почти не пользуются. Добавил, что найти его приятеля нетрудно: белая вилла в колониальном стиле с большим садом – на острове в единственном числе. И еще упомянул, что живет Питер с женой; она тяжело больна, и сам Никита ее никогда не видел.
Когда они вечером, усталые, но взволнованные и довольные своими изысканиями, вернулись в гостиницу, Владимир тут же позвонил в Санкт-Петербург знакомым по своему флотскому прошлому. Через них вышел на кого-то из старых коллег Петрушевского по Институту мозга. Мало было надежды разыскать его друзей десятилетней давности, однако же они нашлись, и даже на удивление быстро.
По полученным сведениям картина вырисовывалась следующая. Да, был такой человек, работал интересно и много, куда делся – никто не знает. Были у него контракты сначала в России, потом где-то «за бугром», а после он и вовсе канул в неизвестность. Отлично образован, знает языки, были влиятельные родители, которые смогли дать сыну приличное воспитание. Парень был очень избалованным, но способным и сверх всякой меры честолюбивым. В молодости любил походы, гитару, песни у костра. Красив, обаятелен, уверен в себе, нравится женщинам.
– Видно птичку по полету, – сказала Юлия. – Портрет точный. Это он и есть. Надо действовать.
– Не спеши, – задумчиво произнес Владимир. – Надо изучить его подробнее, его прошлое, привычки, речь, его образ жизни. Надо влезть в его шкуру. Только тогда мы поймем, с кем имеем дело, и сможем найти к нему подход.
На следующее утро они уже звонили во входную дверь дома Петрушевских. Они приехали совсем рано, зная, что хозяина нет дома. Никита сообщил, что Питер в этот день будет занят с большой русской группой на другом острове. Дверь открыла молодая девушка-мулатка, сразу же за ней в инвалидном кресле-каталке появилась хозяйка дома. Юлия с Владимиром представились знакомыми бывших санкт-петербургских коллег ее мужа.