Муж, жена, любовница
Шрифт:
– Садитесь, пожалуйста, – пригласил их Питер. – Я действительно несказанно рад вашему приходу. Сейчас приготовлю кофе...
Как только он вышел из комнаты, Юлия нервно зашептала Владимиру: «Он нас не узнает, ура, удача!» На что Владимир, покашливая, отозвался: «Да, Юлечка, только спокойней, спокойней...»
Вернувшийся с кофе хозяин дома был явно настроен на долгую беседу. Откинувшись в кресле, он стал спрашивать, что они знают о Петербурге, об институте, об общих знакомых. Владимир с явным удовольствием стал перечислять:
– Знаете, Питер, всех ваших здорово разбросало по свету, кого куда. Саша Томилин в Италии, Юра Огнев – в Голландии, Славик Медведев –
– Ох, и молодцы ребята, вот молодцы! Надо же – помнят обо мне! Действительно, институт-то у нас был небольшой совсем, все друг друга знали, любили... И на тебе – по всему свету рассыпались! – Чувствовалось, что эта тема задела Питера, находящегося в весьма сентиментальном настроении, он явно расслабился от приятных воспоминаний, на гостей почти не смотрел и выглядел сейчас совсем милым, домашним, ничуть не опасным человеком...
«Потерял бдительность?» – пронеслось в голове Юлии. От Питера попахивало спиртным – и это в полдень! Если он еще и пьет, то тогда понятно, откуда этот благостный настрой, слезное умиление. Юлия внимательно смотрела на Питера. Он не только опростился, он слегка одичал, покруглел, потолстел за год. В нем и следа не осталось от петербургского интеллигента – какой-то среднеевропейский рантье. По мере того как он расходился и мягчел на глазах, становилось все более заметно, что он впадает в эйфорию, какая обычно бывает у сильно пьющих людей даже от малой дозы спиртного.
Поговорив с гостями о том о сем, Питер пригласил их остаться на обед. Валерия к столу не вышла. Наблюдая, как им прислуживает все та же молодая мулатка, хозяин перешел к рассказам о местной жизни. Он стал в лицах изображать местных аристократов, богатых выходцев из Франции, живущих постоянно на Сен-Бартельми. Зло смеясь над ними, жалуясь на ограниченность и чванство своих соседей, он не сумел скрыть, насколько глубоко его гордость уязвлена тем, что эта среда не принимает его. Дома, в России, он привык быть первым и лучшим. Но для старой французской аристократии, несмотря на его приличное состояние, он все равно не был ровней.
– Ну и что ж такого, что сейчас я работаю гидом, но я же профессор, у меня с десяток книг, около полусотни статей... – горячился Питер. – Все равно я для них пролетарий. Пролетарий умственного труда... – По его речи, по жестам становилось все более заметным, что он стремительно пьянеет.
Юлия подумала, что, если бы Валерия сидела с ними за столом, такого Питера они бы не увидели. А хозяин тем временем уже разговаривал сам с собой.
– Да, было дело, ушли молодые времена, я уж и вспоминать перестал про те годы. А сейчас вы мне напомнили, и заныло сердце... – Он залпом допил очередной бокал и мутными, ничего не выражающими глазами посмотрел на гостей. – Ну а вы как? Как отдыхаете? Хотите, я покажу вам все самое-самое, что здесь только есть? Яхты, пляжи, супербогатые отели... Могу провести внутрь. Увидите, как живут самые крутые богачи в мире. Хотите, правда? Я проведу вас бесплатно... Как вы тут отдыхаете? – Он начинал повторяться, становился навязчивым, неприятным, как обычно бывает с сильно выпившими людьми.
Он все еще ничего не подозревал. Просто русские пришли передать
И вдруг внезапно, как это бывает только близ экватора, наступила темнота. Жара начала спадать, Юлия предложила мужчинам выйти на воздух, и все вместе перешли на открытую веранду, где уселись в плетеные кресла. Мулатка снова подала чай, включила красивые фонарики в саду. Где-то кричали птицы, шершаво шелестели жесткие листья огромных пальм...
Юлия подошла к перилам и посмотрела на черное небо, усеянное крупными сверкающими звездами. Ей хотелось как-то дать знать Владимиру, что пора наконец приступать к тому главному, ради чего они затеяли всю эту авантюру. Она уже устала. Давно так долго не сидела в гостях, не слушала таких дурацких разговоров и таких самовлюбленных речей. Скоро мужчины окончательно побратаются, подумала она, анекдоты будут рассказывать и песни петь. Однако до анекдотов в тот вечер дело не дошло.
– Скажите, пожалуйста, Питер, у вас не найдется случайно камфары? – обратилась Юлия к изрядно захмелевшему хозяину как ни в чем не бывало. – У меня от этого климата что-то начались перебои с сердцем, пульс неровный, а вы ведь биолог, медик, у вас должна быть такая редкость.
Питер рассеянно посмотрел на Юлию. А она продолжала, чтобы не оставалось уже никаких сомнений:
– Вы знаете, камфара – это мое самое любимое лекарство. Вот уже больше года я ничего не признаю, кроме старой доброй камфары...
Питер застыл, вглядываясь в нее теперь уже хищно, пристально, как будто не веря своим глазам. На его лице промелькнуло выражение испуга, потом досады, и он махнул на гостью рукой, как будто отгоняя неприятное, надоедливое видение.
– Да тьфу на вас, что вы такое говорите? Что вы придумали? Какие перебои, какая камфара? Давайте-ка я вас проконсультирую по старой памяти... м-м-м, ну хотя бы завтра. Хорошо? Завтра утром приходите ко мне в клинику. Сдадите анализы. Ах да, у меня же здесь нет клиники... Вы знаете, я так привык к тому, что я всем могу помочь, всем друзьям, знакомым...
Но Юлия не дала ему договорить:
– И любимым женщинам? Так, Питер? – повела она свою партию.
– Что вы имеете в виду? Тех русских женщин, встречу с которыми я себе иногда позволяю? Да кто вы такая, чтобы со мной об этом говорить! Как вы смеете! – Он занервничал, почти закричал; со стороны его паника была сильно заметна. Он неотрывно смотрел на Юлию. – Русские женщины теперь настолько доступны, что это стало притчей во языцех во всем мире. Мне иногда стыдно, что я русский, что я говорю с этими проститутками на одном языке! Наши Маньки и Дуньки повылезали в большой мир, такие вульгарные, такие продажные, что просто стыдно, ей-богу, стыдно, когда такое видишь...
В темноте не видно было его глаз, но голос свидетельствовал о том, что он трезвеет так же стремительно, как ранее пьянел. Язык Питера заплетался уже меньше, а в голосе появилась совершенно трезвая настороженность. Похоже, он начал узнавать в Юлии ту женщину, с которой был всего год назад, но пока молчал об этом, явно не понимая еще, что к чему.
И тогда в разговор вступил долго молчавший Владимир. Его бас с легкой хрипотцой звучал резко и внушительно, голос разносился по темным уголкам сада, но здесь некому было подслушивать. И по мере того как он говорил, до Питера стало доходить, что речь идет о серьезных обвинениях.