Мужайтесь и вооружайтесь!
Шрифт:
Весь следующий день он старался ни с кем не разговаривать, а если приходилось, делал вид, что куда-то спешит. Но в душе его продолжала теплиться надежда на случай, который вновь сведет его с Пожарскими или с Нефедом. Если нет, придется самому к ним пути искать. Ведь Нефед ясно сказал: «не забывай, наведывайся на досуге…»
К тому времени, когда впереди показались зыбкие очертания Москвы, солнце стало опускаться за окаем. Половину неба оно окрасило алыми сполохами, другая так и осталась затянутой прозрачными облаками с золотистой опушкой. До царь-града оставалось не более пяти верст.
Сергушка видел,
Уже затемно возле костров сибирской дружины раздался оклик:
— Эй, Сергушка, отзовись!
Сергушка сразу понял, что кричит Федор Пожарский.
— Здесь я! — шумнул он в ответ и поспешил на зов. — Иду!
Рядом с дозорным Егоркой Сиротой его дожидались княжичи, Нефед Минин и еще несколько человек. Лица их смазывала темнота.
— А это кто такие? — для порядка спросил Сергушка.
— Чудо-юдо, мосальская губа, — послышалось в ответ.
Да это же голос князя Пожарского!
Сергушка на миг растерялся, однако, быстро справившись с собой, отшутился:
— Чуде-юде добро пожаловать, а мосальской губе от ворот поворот.
— Что так?
— Сами губасты.
Находчивость Сергушки Пожарскому понравилась.
— А ты молодец, за словом в карман не лезешь, — похвалил он Шемелина. — То-то Федор второй день мне про внучат Ермака и его хоругвь твердит. Разохотил встретиться, да вчера не получилось. Как думаешь, еще не поздно?
— Да вроде нет. Мы все тут, как на ладони, князь. Твое внимание нам в честь. Позволь только воеводу упредить.
— Уже упредил, — дал о себе знать подоспевший Тырков.
— Где стремянной появится, там и воеводу жди, — весело глянул на него Пожарский, но тут же сделался серьезным: — Да ты не заботься, Василей Фомич. Мы ведь не об одной службе сыты бываем. Вот и завернули к тебе на огонек. Попросту. Без затей. Где у вас тут ермаковский десяток? Веди…
С той же легкостью Пожарский разговорился с казаками Афанасия Черкасова. Об отцах расспросил, о дальней дороге, о настроении. К слову вспомнил, как в детстве они с младшим братом Васюшей затеяли игру в сибирское взятие. Ермаком выпало быть Васюше, ханом Кучумом — Дмитрию, а речушку Лух они вообразили могучим Иртышом. Заспорили, каким оружием биться. Решили, что лучше всего молодой крапивой. Сказано — сделано. Набрали каждый себе войско из деревенских ребятишек, запаслись жгучими вениками, разделись, чтобы крапива лучше прилипала, и устроили иртышское побоище. Вот потеха была! Неделю потом тело с ног до головы горело.
— А у меня пес Кучумка был, — едва дождавшись, когда Пожарский умолкнет, возбудился Хватка Васильев. — Чужих кур давил, а своих — ни-ни. Хитрый, зараза! А все равно в медвежий капкан попался.
— Это что, — фыркнул Томилка Ерофеев. — Вот у моего батяни случай вышел…
И потекли истории, одна зажигательней другой. У костра так тесно стало, что передним пришлось чуть ли не к полыхающим углям сдвинуться.
А желающие послушать Пожарского все прибывали и прибывали. Подоспел
Первая строка сложилась сама собой. Она подсказала вторую, вторая — третью. Так и пошло:
В ночи полыхает костер, но пламя его не шелохнется. Это ветры давних времен огонь подпирают. Искры летят, но по пути гаснут. Тысячи звезд горят, но ни одна не светит. А тишина вокруг как при Сотворении мира. И слышится в ней эхо былых сражений.
Грозились псы-рыцари пленить Новгородскую землю, но разбил на Неве и у Пскова их князь Александр, лед под ратью железной на озере Чудском обрушил, чтоб запомнили недруги: «Бог не в силе, но в правде».
А с Куликова поля дует донской ветер. Рубится там с ханом Мамаем князь Дмитрий. Вместе с ним в облике инока Пересвета бьется насмерть святой чудотворец Сергий. Льется кровь, как вода, но из нее вырастают травы, люди, любовь к своей земле ненаглядной. Не оскудела она и не оскудеет, поколе сильна еще русская воля и верность.
Много ветров на свете. Три ханства они привели под высокую царскую руку — Казанское, Астраханское и Сибирское. Третье само стало за спину Москвы, но бухарец Кучум захватил его вероломно. И тогда атаман Ермак через Земной пояс и дождь стрел, через лишения и смерть дружину свою провел, чтобы восстановить попранное, расширить и укрепить Русь. Память о нем не меркнет. Дело его живет. Готовы дерзать на смерть против незваных иноземцев сыны его товарищей.
Сошлись в чистом поле ветры. Сошлись времена и судьбы. Горит костер, вздымая высокое пламя. И кажется, Смуты уже нет. И кажется, мир полон красоты и дружбы. Но завтра нам предстоит жестокая битва…
Неожиданно лица беседчиков сделались серьезными. Это герой дня Сергушка Шемелин спросил у Пожарского:
— А скоро ли с гетманом Ходкевичем схлестнемся? Пора показать им кузькину мать.
— Ходкевича лихим наскоком не возьмешь, — остудил его пыл Пожарский. — За плечами у него много громких побед, а главное — опыт, смекалка, храбрость. Одолеть его будет непросто, но я верю: одолеем. Нынче он, как и мы, на подходе к Москве. Наша забота: дорогу ему заступить, чтобы он с кремлевскими ляхами не соединился. Для этого мы завтра же у Арбатских ворот острожек срубим и рвом окопаемся. Ко всему будьте готовы: и строить, и воевать… А теперь на отдых пора. Рад был с вами посумерничать. Время позднее, а вставать ни свет ни заря…
Так и случилось. Пожарский велел поднять ополчение раньше обычного. И потянулось к Москве разноликое воинство, на ходу досматривая неспокойные сны.
Неподалеку от Сретенского монастыря навстречу предводителям земской рати выехал князь Дмитрий Трубецкой. Его сопровождал отряд парадно одетых дворян из подмосковного ополчения. Уязвленный нежеланием нижегородцев занять брошенные казаками Ивана Заруцкого избы, землянки и шалаши в Яузском остроге и таким образом влиться в его войско, Трубецкой сам решил перебеседовать с Пожарским. Причем с глазу на глаз. Но Пожарский его сразу предупредил: