Мужчина, который вернулся

Кент Памела

— И этим объясняется испытанный вами шок, когда я вошел из сада?

— Да.

Утреннее солнце пригревало, в этот час сад был царством мира и спокойствия. Плодовые деревья гнулись под еще не собранным урожаем, и розовые яблоки вперемешку со шпалерными сливами и грушами щедро дарили Харриет необходимое для ее полотна богатство цветов и оттенков. Под деревьями ярко зеленела недавно подстриженная трава. Небо над головой было почти по-итальянски голубым, несколько белых облаков плыли по нему, как белые лодочки по безмятежному морю.

Доктор Дрю задумчиво опустил

сигарету в пепельницу Харриет. Он рассматривал сад, потом его взгляд скользнул в сторону дома с кривыми тюдоровскими натрубниками.

— Здесь очень красиво, — заметил он. — Очень! — В темных глазах читалось неподдельное восхищение — они даже чуть потеплели. — До вашего возвращения из Италии я часто проезжал мимо и любовался домом. Не часто встречается старое здание в такой хорошей сохранности.

— Насколько мне известно, зять потратил на дом очень большие средства, — вспомнила Харриет. — И в конце концов, главное в сохранении домов — деньги, не так ли?

— Если разумно потрачены.

— У Эрншо деньги водились. Если бы дом бросили на произвол судьбы, пострадала бы семья.

Все еще с замкнутым, отчужденным выражением во взгляде доктор следил, как она смешивает краски.

— Вы сказали «семья», — заметил он. — Но, как я понял, она практически исчезла. Короче говоря, ни одного Эрншо не осталось?

— Только моя сестра… и она не Эрншо.

— Жаль, что ваш зять не оставил ребенка.

— Да, печально, правда?

Харриет подняла глаза, и, если бы ее попросили описать выражение лица доктора, она бы ответила, что доктор Дрю откровенно ушел в свои мысли.

— Кстати, — машинально потянулся он за новой сигаретой, — как чувствовала себя утром ваша сестра?

— Не думаю, что с Гэй что-то не в порядке. — Она ответила в тон и с явным оттенком холодности.

— Вы не забываете, что она перенесла довольно серьезный удар? — В глазах доктора Дрю мгновенно появилось критическое… очень неодобрительное выражение. — Привязана она к вашему зятю или нет, шок от его смерти в Италии меньше не стал. Едва ли существует более неприятная вещь, чем такое происшествие в чужой стране. Не говоря уже о трудностях с языком — сомневаюсь, что миссис Эрншо хорошо говорит по-итальянски, — неизбежно возникают многочисленные сложности.

— По-моему, все вели себя с исключительной деликатностью, — ответила Харриет, гадая, почему так возмущена ситуацией, весьма тягостной для Гэй, ведь все-таки она потеряла мужа, пусть и нелюбимого. Харриет пришла к выводу, что знание эгоистической сущности Гэй подсказывает ей, как удобно та чувствует себя посреди всеобщего внимания и такого количества сочувствия, что может лакать его, словно кошка — сметану. Даже тщательный подбор траура доказывал, что молодую вдову вовсе не терзают печальные воспоминания. И решимость доктора Дрю во что бы то ни стало переубедить Харриет, возможно, служит еще одной причиной, почему она принимала в штыки каждое упоминание доктором вдовства сестры. — К тому же не забывайте, Гэй жила у тетки Брюса — то есть он только называл ее так, — а она довольно влиятельная персона и прекрасно разбирается в том, за какие

ниточки дергать в Италии. Тетка была замужем за итальянским маркизом и стала практически итальянкой.

— Понятно.

Доктор Дрю явно хотел задержаться на этой теме подольше, но Харриет разозлилась, потому что он отказался обсуждать находку на чердаке. А из того малого, что удалось прочесть по его лицу, напрашивался вывод: доктор не слишком удивлен ее открытием… или же удивлен, но не желает в этом признаваться. Но вероятнее всего, просто не поверил и думает, что ее подвело развитое воображение.

— Насчет вчерашнего вечера… — начала Харриет.

— Забудьте, — посоветовал доктор и улыбнулся. — Вероятно, с вами случился нервный приступ.

— Ничего подобного, — упрямо продолжала Харриет. — Я искала полотно с изображением цветка в пару тому, что нашла позавчера, и наткнулась на груду прислоненных к стене картин… большей частью портретов. Там был один…

Доктор Дрю отмахнулся от надоевшей осы:

— Эти насекомые обмануты хорошей погодой. Вместо того чтобы спрятаться до будущего года, они возомнили, что опять наступает лето…

— Доктор Дрю! — сердито воскликнула Харриет.

— Да?

Их взгляды встретились, и в его глазах мерцал холодный огонек.

— Я рассказываю вам о портрете… И поймите, наконец, что я не кричу во все горло без особой на то причины!

— Рад слышать.

Огонек не исчезал.

— И не в моих привычках падать в обморок где попало.

— Не где попало! Вы упали даже с достоинством — прямо мне в руки! — Филип бросил на землю вторую сигарету. В его глазах плясали веселые чертенята. — Знаете, вы слишком легкая. Вам надо лучше питаться. И мне лестно, что вы носите мой образ в душе и думаете, что узнаете меня на чужих портретах. Даже не верится, что произвел на вас такое неизгладимое впечатление… при наших встречах вы относились ко мне враждебно. — Он поднялся и насмешливо добавил: — Это только показывает, как легко вы впадаете в заблуждение.

Харриет сердито ответила:

— Ничего подобного, я даже не думала о вас, когда увидела портрет…

Врач покачал аккуратно причесанной темноволосой головой, впрочем вполне дружелюбно.

— Жаль, а я-то уже решил, что все-таки произвел на вас какое-то впечатление. А теперь скажите, где найти вашу сестру? Я хочу увидеть ее до отъезда. Хочу выяснить, действуют ли новые таблетки…

— Если вы имеете в виду те, что советовали мне выпить вчера вечером, не знаю, потому что не принимала их!

— Ай-ай-ай! — воскликнул он. — Значит, не подчиняетесь указаниям врача?

— Вы не мой врач, — начала Харриет, как вдруг из-за яблони показалась Гэй, ступавшая по траве так тихо и изящно, словно нимфа, гулявшая здесь веками, а не только что овдовевшая молодая женщина с очень земными вкусами. Не обращая особого внимания на окружающее, она задумчиво подошла к собеседникам. Гэй временно отказалась от траура и надела белое шерстяное платье, модно короткое и, помимо прочего, придававшее ей сходство с маленькой девочкой, а на плечи накинула дымчато-голубой кардиган.