Мужчина в меняющемся мире

Кон Игорь Семенович

В отношениях между самцами бонобо агрессия обычно имеет демонстративный характер, не доходя до драки, и чаще всего разрешается путем добровольного спаривания в самых разных позициях. Сексуальный контакт без различия пола служит универсальным средством примирения после ссоры, разрядки эмоциональной напряженности и т. п. Я видел это своими глазами не только в научно-популярных фильмах, но и в зоопарках Берлина и Сан-Диего. Кроме того, самки бонобо не имеют специфического запаха, который сигнализирует приближение готовности к овуляции и тем самым активизирует соперничество между самцами. Самцы бонобо не знают, какая самка готова к оплодотворению, их сексуальная активность практически не связана с репродукцией. «Они могут спариваться много раз в день; самцы и самки активно занимаются гетеросексуальным и гомосексуальным сексом; они манипулируют гениталиями друг друга руками

и ртом: они используют внушительное разнообразие копулятивных позиций; их гениталии, как у самцов, так и самок, пропроционально больше, чем у людей, и они начинают заниматься сексом задолго до полового созревания – приблизительно с годовалого возраста» (Wrangham, Peterson. 1996. С. 213).

«Сексуальная терпимость» проявляется и вовне. Встречаясь с особями из соседних групп, бонобо не проявляют агрессии, а стараются вступить с ними в дружеские отношения. Разведчиками и парламентерами у них бывают не самцы, а самки, которые сразу же предлагают соседям, будь то самцы или самки, вступить с ними в сексуальный контакт. Самцы же спокойно смотрят, как «их» самки спариваются с чужаками обоего пола.

Бонобо не являются вегетарианцами, они любят мясо и вполне могут убить и съесть маленьких детенышей антилопы или белки летяги, но они никогда не едят других обезьян, воспринимая их не как добычу, а как игрушку или потенциального партнера по игре. Описан случай, когда молодой самец бонобо до смерти замучил маленькую обезьянку другого вида, но сделал это явно неумышленно, просто его игровые приемы оказались для маленькой обезьянки слишком грубыми.

Нет ли в этой картине идеализации бонобо и преувеличения «миротворческой» роли сексуальных контактов? Мнения приматологов на сей счет расходятся. Самый известный специалист по бонобо Франс де Вааль (de Waal, 1997, 1998) разделяет точку зрения Рэнгэма, но некоторые другие исследователи считают, что у нас слишком мало данных о поведении бонобо в естественной среде, а не в неволе. Недавно этот спор вышел за рамки академической науки. Летом 2007 г. журнал «New Yorker» опубликовал статью журналиста Яна Паркера, который, ссылаясь на интервью с работающим в Конго немецким приматологом Готфридом Хоманном, утверждает, что бонобо – такие же кровавые убийцы, как и шимпанзе (Parker, 2007). Де Вааль эти соображения опровергает (de Waal, 2007), и известный канадский приматолог Пол Вейзи с ним согласен. Однако другой авторитетный приматолог, Ким Уоллен из университета Эмори (обмен мнениями состоялся в январе 2008 г. на сексологическом сайте Sexnet), считает, что для сравнения сексуального поведения бонобо и шимпанзе пока что нет достаточно надежных данных. В любом случае, ученые предостерегают против политических спекуляций и переноса на животных современных идеологических споров.

О том, что агрессивность самцов приматов не столь фатальна, как кажется, говорят и наблюдения за дикими бабуинами (Sapolsky, Share, 2004). Самцы бабуинов обычно крайне агрессивны. Стэнфордские приматологи много лет (с 1978 до 1986 и затем после 1993 года) наблюдали в Кении за живущим недалеко от туристического кемпинга стадом бабуинов, которое она назвали лесным стадом. Как и в других колониях бабуинов, в лесном стаде всем заправляли свирепые, агрессивные самцы. Их самой лакомой пищей было содержимое помойки рядом с близлежащим гостиничным комплексом. Самок и подчиненных самцов они к ней не подпускали. Но в 1983 г на свалку вывезли инфицированное мясо, все доминантные самцы (46 % всех самцов) заразились бычьим туберкулезом и в течение трех месяцев вымерли. В результате в стае, во-первых, изменилось соотношение самцов и самок, а во-вторых, выжили только неагрессивные самцы.

И что же, популяция погибла? Ничего подобного. Оставшись без вожаков, бабуины самоорганизовались иначе, создав социальную структуру, в которой не стало насилия по отношению к слабым. Иерархические отношения и лидерство в стае не исчезли, но стали более мягкими. Менее агрессивные самцы, получив возможность самореализации, стали проявлять больше внимания друг другу, чаще заниматься грумингом, мирно общаться. То есть у них сформировалась новая культура, которая сохранилась даже двадцать лет спустя, когда первоначальные члены стада вымерли. Не только детеныши воспитывались в новом духе, но вновь прибывшим бабуинам давали понять, что здесь драться не принято, и те принимали эти правила. Долго ли просуществует эта новая культура, особенно если пришельцев станет много или если изменившаяся экология сделает соперничество за ресурсы более жестким, никто не знает. Эта история имеет сугубо академический характер. Частный случай

сам по себе не опровергает общего правила, но дает пищу для размышлений. Если даже у бабуинов агрессивность зависит не только от уровня гормонов, но и от образа жизни и особенностей социализации, стоит ли нам беспомощно разводить руками перед лицом мальчишеской агрессивности только потому, что «мальчики всегда остаются мальчиками»?

Некоторые антропологи считают, что традиционное для приматологии преимущественное внимание к соревновательности и агрессии в ущерб кооперативному и аффилиативному (связанному с принадлежностью к группе) поведению односторонне. Кооперативное поведение (сотрудничество) у всех видов приматов встречается чаще агонистического (соревновательного). Чтобы понять природу социального поведения приматов, нужно учитывать контекст, функции и тактику аффилиативного и соревновательного поведения. Количественный анализ данных 81 исследования, объектами которых были животные 28 родов и 60 обезьяноподобных видов, показал, что живущие группами обезьяны обычно посвящают активному взаимодействию друг с другом меньше 10 % всех своих активных интеракций, а на долю соревновательного поведения приходится меньше 1 % всех активных интеракций. Аффилиативное поведение (тот же груминг) встречается чаще. Причем соотношение того и другого зависит от того, как и насколько такое поведение вознаграждается (Sussman et al., 2005).

Короче говоря, современная этология и приматология рисуют гораздо более сложную и нюансированную картину «самцовой агрессивности», чем та, которая господствовала в недалеком прошлом.

Сходства в поведении самцов приматов и молодых мужчин настолько велики, что в антропологической литературе, как я уже говорил, существует даже понятие «синдром молодого самца» (Daly, Wilson, 1994), свойства которого более или менее одинаковы у людей и у многих видов животных.

Однако слишком широкие обобщения и прогнозы, основанные исключительно на аналогиях, порой скорее запутывают, чем проясняют проблему. В одном случае за «самцовой агрессивностью» скрывается гиперактивность и повышенная импульсивность, в другом – доминантность и борьба за социальный статус, а в третьем – просто отсутствие навыков разрешения конфликтов. Соответственно и гендерные различия могут быть как количественными, так и качественными.

Очень многие проявления мужской агрессии связаны с символической культурой общества. Характерная черта всякой мужской культуры – силовые соревнования и драки, причем не только с чужими, но и среди своих. В мужских развлечениях всегда присутствует «силовая» составляющая, причем и «победа», и «сила» понимаются не только как физическое, но и как моральное превосходство над соперником. С этим связана особая жесткость мужских игр и особенно наказаний в них. Мужская силовая игра предполагает выход за рамки обыденности, проникновение в чужое, опасное «пространство риска», а мужское соперничество часто описывается в сексуальных терминах или имеет какие-то скрытые сексуальные компоненты. Нужно подмять соперника, «опустить» его, заставить просить о пощаде, отказаться от своего мужского достоинства. Иногда весь смысл игры заключается именно в наказании проигравшего, которого ставят в смешное, унизительное положение (Морозов, Слепцова, 2001).

Драки и соревнования, победа в которых определяет ранг отдельного мужчины или мужского сообщества, могут быть как индивидуальными (поединок), так и групповыми, они большей частью рассчитаны не только на самих участников, но и на зрителей, то есть являются зрелищем (Морозов, 1998). Ритуальный характер драки и отсутствие личных счетов между драчунами не делает драку менее опасной, жестокой, подчас даже смертоубийственной. Этнография русской деревни полна описанием таких, казалось бы, бессмысленных драк, которые людям кажутся совершенно нормальными и неустранимыми:

«Без драки какой праздник?! Какой праздник, если двух покойников нету?! Это уже за праздник не считали. Эти драки испокон веков».

«Не праздник, чтобы человека не убить. Что за праздник – никого не зарезали, никому ножом не ткнули?!» (Попова, Мехнецов, 2007. С. 148).

Деревенские кулачные бои «стенка на стенку» по территориальному признаку (например, правобережные против левобережных) продолжаются и в городской среде: один двор против другого или Петроградская сторона против Выборгской (такие побоища часто происходили в послевоенном Ленинграде). Современный эквивалент этого – драки футбольных болельщиков. Такая агрессия не носит личного характера, это, прежде всего, способ конструирования маскулинности и поддержания соответствующего социального статуса.