Мужчина в полный рост (A Man in Full)
Шрифт:
— Эй! Ты где, Пупырышек?
— У линии Ка, приятель, у Ка.
— Позвони моей, скажи, чтобы отнесла матери те шесть штук вместе с бумагами, пусть притаранят поручителю! У матери еще сорок пять стольников. Передай, что я задницу ей надеру, если не отнесет!
— Так она сказала, приятель, никаких шести штук у нее нет!
— Что-оо? Передай этой сучке, пусть делает, что говорят!
— Ладно, приятель.
— Спасибо, малыш. Черт, у меня и все двести штук есть! Какого хрена я буду торчать в тюрьме?!
— У-у-у-у-у-у-у-у-е-е-е-е-е-е-е-е-е!
— Обалде-е-е-е-е-е-е-е-е-еть!
— Эй, охранник! У меня в камере паук! Блядь, я в это дерьмо не играю! Сделай что-нибудь! Позови дезинсектора!
Сверху голос охранника-оклендца:
—
— Эй, жиртрест! Почитай мне маляву от своей африканской сучки из Восточного крыла! Не дрочится, бля, без музыки.
— Темно же, бля. Чем я, по-твоему, должен читать?
Мастурбация в Санта-Рите была таким распространенным явлением, что после отбоя к скрипу вентиляторов присоединялся непрерывный скрип металлических сеток на койках. Сейчас Конрад и слышал его. Вместе с лязгом пружин раздавались постанывания, сплошные «о-о-о-х-х-х-х-ху» и «а-а-у-у-у-ух-х-х», удовлетворенные вскрики — «А, ччеррт!», «Классный пистон!». К душному запаху множества человеческих тел, мочи, испражнений и табачного дыма примешивался сладковатый запашок спермы. Гейзеры спермы! Галлоны! Брызг! Брызг! Брызг! Брызг! Шибздик и Пять-Ноль иногда занимались этим одновременно, Пять-Ноль у себя на верхней койке, а Шибздик внизу, совсем рядом с матрасом, на котором лежал, поджав ноги, Конрад. В этой коробочке для ящериц, среди ужаса и безысходности, он даже представить себе не мог, как можно настолько отключить защитные механизмы нервной системы, чтоб хотя бы пофантазировать о чувственных удовольствиях. Но таких, как он, практически не было. Все кругом лежали на койках и усердно трудились. Донельзя заведенные, целиком захваченные процессом. Тестостерон! Мощная, животная энергия! Стадо молодых самцов! Порой Конраду казалось, что, если они начнут мастурбировать в унисон, Санта-Рита взлетит на воздух и рассыплется в пыль.
Потом началась тука-тука-тука-тука-тука-тука. Это была дробь множества маленьких самодельных бонгов. Каждую ночь заключенные — не только черные, белые тоже — начинали стучать пластмассовыми ложечками в дно стаканчиков из-под мороженого. Своеобразная овация местной звезде, мрачной страхолюдине с банданой, рэп-мастеру Эм-Си Нью-Йорк, — так его приглашали начать свой номер. При свете дня в общей комнате у него был вид человека потерянного, утратившего всякую надежду на лучшее. Но по ночам, в темноте, он казался громадным, как вся Санта-Рита. Его голос легко заполнял собой старый барак.
Перкуссия постепенно охватила все камеры, и торжественный голос в темноте протянул:
— А теперь… прямо из театра «Аполло»… города Нью-Йорк… — Это был Пупырышек, конферансье и бэк-вокалист рэп-мастера. — Рэп-мастер Эм-Си…Нью-Йо-о-о-рк!
Над проволокой прокатились смешки, но тут же стихли. Сперва была слышна только пульсация электрических басов, которую заключенный по прозвищу Динамик имитировал а капелла, где-то глубоко в горле; чернокожие оклендцы с нетерпением ждали первой строки. Вот она. Мощный баритон рэп-мастера начал:
Эй, дрянь, у тебя что, дыра — копилка, — у тебя что, жопа — драгметалл?— Уу-м-м-м-м-м-х-х-х-х-х-х-х, — раздался общий вздох одобрения.
Ты, сука, попробуй только пикнуть, Твой базар меня уже достал.Аккомпаниаторы начали отбивать ритм ладонями по койкам и ложечками по стаканчикам.
Ты сосешь за косяк, вот твоя цена — Ты сечешь мой базар, слушай пацана! СейчасКогда он дошел до «Давай, сука, давай!», припев уже гремел над проволокой, его выкрикивал весь блок, — это был гвоздь программы рэп-мастера. Старые бетонные стены вздрогнули и откликнулись эхом, повторяя гимн единственному здешнему богу — грубой силе:
ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ! ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ! ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ! ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ!Когда общий вопль прокатился над верхней койкой Конрада, его бросило в пот, ладони похолодели. «Давай, сука, давай!» он слушал каждую ночь, но сейчас просто кожей почувствовал истинный смысл этой фразы. В Санта-Рите «Давай, сука, давай!» — крик абсолютной власти. «Всё, чем ты обладаешь — твое тело, задница, деньги, честь, самоуважение, доброе имя, — теперь мое: либо отдай сам, либо всё это у тебя вырвут». Когда придет час Конрада Хенсли?
Стук по стаканчикам и койкам продолжался, но голоса смолкли — оклендские братки ждали второй строфы. Вторая строфа каждый день была новая. Под басовый аккомпанемент, раздававшийся из горла Динамика, рэп-мастер продолжил:
Малец бидяга ходит со шмарым видом, У него в джинсах пушка закипает в пот, А в доме заики крекера, гниды, Подманка течет соком и ждет.Пошлый хохот. Братаны на лету схватывали уличный сленг. «Бидяга» — тот, кто ходит по домам и занимается любовью с «подманками», чужими женами и подругами, пока хозяина нет дома. «Заиками» называли оклендских охранников, «крекерами» — белых из глубинки.
У заики короткий — там, Этому заике я больше не дам. Иди, бидяга, твоя пушка близко, Хватит мне крекерских серых огрызков!Крики, улюлюканье, восторженные завывания — парни были вне себя от восторга. Героями этой баллады для оклендских братишек были те самые охранники, которые ходили сейчас по мосткам над их головами, и песня унижала их самым грязным образом — пока они тут, им наставляют рога в собственных домах.
Серая шлюха сосет, только подставляй! Ну…На этот раз хор даже не стал ждать рэп-мастера. Издевательски хохоча, братишки грянули припев. Душный воздух над камерами взорвался оглушительным:
ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ! ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ! ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ! ДАВАЙ, СУКА, ДАВАЙ!Большинство уличных слов охранники не понимали. Но прозвище «заика» было им хорошо знакомо, а «крекером» в Окленде называли любого белого, поэтому охранники догадывались, что вторая строфа сегодняшней композиции рэп-мастера Эм-Си Нью-Йорк посвящена им. Как только гвалт немного стих, кто-то прокричал с мостков: