Мужчина-вамп
Шрифт:
Я сидела на крыльце, боясь пошевелиться, как сосуд, переполненный информацией. Нельзя было уже добавить ничего сверху, иначе перельется через край. А мне нужно это все доставить по назначению, не расплескав ни одной эмоции, не утеряв ни одного факта.
— Спасибо, Люся! О нашем разговоре, пожалуйста, никому в деревне… Ничего пока не обещаю, но попробую что-нибудь сделать. И скажу честно — не знаю, получится ли.
— Я понимаю. — Женщина безнадежно покачала головой.
— В любом случае, крепитесь. Вам еще детей поднимать.
Тут Люся махнула рукой и отвернулась, чтобы я не видела ее глаз.
Да,
Я попрощалась с хозяйкой дома, вежливо отказавшись от творога со сливками, и пошла к нашей с Зойкой усадьбе. Подруга обмолвилась за обедом, что завтра с утра рванем за грибами. Боровики в соседнем лесу в руку толщиной. Шляпки, как мексиканские сомбреро. Да, соблазнительно сварганить ужин из лесных грибов по особому рецепту. И не по маленькой кокотнице, чтоб только по губам размазать, а по целой миске каждой. Досыта. С деревенской сметаной, с укропчиком. У-ух! Однако с грибами придется подождать. Поскольку мне завтра опять надо в город позарез. Но как сказать об этом Зойке? Что ж, придется разыграть театральное действо. Не впервой. Увы! Необходимость хранить чужие тайны сильно подорвала мой моральный облик. Да и Зоя — такая любознательная женщина. Вот и включаю свою фантазию на полную катушку и слегка… как это… ну… привираю, что ли. А ведь раньше — ни-ни. На курсе считалась самой правдивой девушкой.
Совесть угрызала меня до самого вечера. А когда стало смеркаться, я решила — пора! Мы сидели под черемухой и лузгали семечки в полном соответствии с жанром. Точь-в-точь деревенские кумушки. Вдруг я решительно выплюнула шелуху и замерла с растерянным лицом.
— Сима, что случилось? — переполошилась Зойка. — Где болит?
— Нигде у меня не болит, — ответила я трагическим шепотом, — а вот кран дома я, кажется, забыла закрыть.
— Это как понимать? — Подруга была само недоумение.
— А так. Вечером накануне моего отъезда в деревню в доме отключили воду. Я все ждала, что воду пустят. Кран открыла на полную катушку. Ну, воду так и не дали. И теперь я не знаю, закрыла кран или нет. О господи! — Тут я вполне натурально изобразила ужас. — Затоплю соседей снизу, мне вовек не рассчитаться. Если вообще жива останусь. Они только что евроремонт сделали, представляешь!
Зойка заволновалась, так что мне даже стало стыдно:
— Симочка, вспомни. Может, ты все-таки закрыла этот чертов кран?
Теперь, согласно сценарию, я разыгрывала мучительные провалы в памяти:
— Не-ет, не помню,
— А нельзя позвонить кому-нибудь? — цеплялась подруга за соломинку.
— Кому ж я позвоню? Соседка по площадке в отъезде, других телефонов я не знаю. В общем, думай не думай, а придется завтра первой электричкой возвращаться в город.
— Сима, какая ты все-таки неорганизованная! — Зойка прониклась неизбежностью моего отъезда и откровенно расстроилась, но возражать не стала. Именно этого я и добивалась.
Перед тем, как лечь спать, подруга поставила передо мной флакончик с успокоительными каплями:
— Выпей ложечку, а то всю ночь будешь думать, я тебя знаю. И вообще, Сима, если что и случилось, то уже не изменить. Затопила, значит, затопила. Выкрутимся!
Милая подруга по доброте сердечной подбадривала меня и обещала свою помощь. А я чувствовала себя последней лгуньей. Но капли все же выпила. Ночь действительно обещала быть неспокойной, но совсем по другой причине. Я ведь еще не решила, к кому пойду завтра.
Луна заглядывала в окно, расстилая по старым половицам мерцающий серебряный ковер. Зоя спокойно сопела во сне. По счастью, ее не тревожили найденные зажигалки, чужие дневники и якобы незакрытые краны. А я все ворочалась с боку на бок. Ну, приеду завтра в город и что? Какие предприму действия? Вот елки, и посоветоваться не с кем! Валевич в отъезде. С Зойкой разговаривать — только ее пугать. Путного все равно не присоветует, еще в истерику ударится. Вцепится в меня мертвой хваткой, тогда уж точно ничего не сделать. И попадет бедный Коля Ерохин в места не столь отдаленные на долгие годы с сомнительной славой местного Герострата. Так ничего и не придумав, я начала, наконец, валиться в теплую бездонную яму сна. И в самый последний момент, переступая зыбкую границу между сновидением и явью, вдруг четко поняла, к кому мне завтра надо идти.
Алексей Михайлович Подлубняк с утра находился в раздраженном состоянии духа. Последнее время его часто мучила бессонница. Говорят, что Наполеону хватало трех часов, чтобы выспаться. Алексею Михайловичу три часа сна было явно маловато. Горячий душ и чашка крепкого кофе встряхивали его лишь на какое-то время, но потом предательская вялость сковывала руки и ноги, веки наливались свинцом, а сердце начинало колотиться от малейшего напряжения. Уже с восьми вечера он принимался мечтать о постели. Рабочий день, как всегда, затягивался допоздна. Наконец, ближе к полуночи Подлубняк добирался до спальни в предвкушении крепкого освежающего сна. Но сон, как нарочно, не шел. И Алексей Михайлович сперва безуспешно ворочался, пытаясь задремать, а потом сдавался и до самого рассвета лежал с открытыми глазами, пялясь в темноту.
Он торопливо шел через сквер к офису, не замечая ни утренней влажной свежести воздуха, ни ароматов простенькой городской растительности, когда в его внутреннем кармане требовательно зазвонил телефон. Даже не взглянув на дисплей, Подлубняк на ходу поднес трубку к уху и сказал, как всегда, отрывисто и деловито:
— Алле!
— Алексей Михайлович, доброе утро. — Подлубняк не узнал женского голоса в трубке. Но, хотя и слыл любителем женщин, особых сантиментов разводить не стал и только сухо произнес: