Мужчины не ее жизни
Шрифт:
— Алан, бога ради, — сказала Рут, — неужели тебя выбил из колеи очередной читатель, который требует, чтобы я писала о том, что знаю?
— Это письмо немного другое, — ответил Алан.
— Ну, хорошо, пришли мне его факсом, — сказала она.
— Я не хочу тебя волновать.
— Тогда не присылай! — сказала Рут. Потом ей вдруг в голову пришла одна мысль, и она спросила: — Постой, эта вдова — маньячка или просто рассерженная?
— Слушай, я тебе отправлю его факсом, — сказал он.
— Это что — из разряда вещей, которые следует показать ФБР? Что-то в таком роде? — спросила Рут.
— Нет-нет… не похоже на это. Не думаю, — сказал он.
— Я жду факса, — сказала она.
— Он будет там к твоему прибытию, — пообещал ей Алан. — Bon voyage! [29]
«Ну
Почему женщина полагает, что случившееся с ней (выкидыш, брак, развод, потеря ребенка или мужа) — единственный случай в этом роде? Или дело в том, что большинство читателей Рут — женщины, а женщины, пишущие авторам и рассказывающие им про свои катастрофы, — самые затраханные из всех женщин?
29
Хорошего путешествия (фр.).
Рут сидела в «краун рум» «Дельты», прижимая стакан со льдом к правому глазу. Видимо, ее отсутствующее выражение вкупе с бросающейся в глаза травмой подвигло одну из пассажирок — пьяную женщину — заговорить с ней. На бледном, осунувшемся лице женщины, приблизительно ровесницы Рут, застыло суровое выражение. Она была очень худой — заядлая курильщица с хрипловатым голосом и южным акцентом, усугубленным алкоголем.
— Кто бы он ни был, детка, тебе без него лучше, — сказала женщина Рут.
— Это сквош.
— Он тебя шарахнул сквошем? [30] — пробормотала женщина. — Черт! Наверно, здоровенный был сквош!
— Да, здоровенный, — с улыбкой признала Рут.
В самолете Рут быстро выпила два стакана пива, а когда ей приспичило в туалет, она с облегчением почувствовала, что боль стала меньше. В первом классе было еще только три пассажира, и место рядом с ней оказалось свободно. Она попросила стюардессу не подавать ей ужина, но разбудить к завтраку.
Рут откинула спинку кресла, укрылась одеялом и попыталась удобно устроить голову на маленькой подушечке. Спать она могла на спине или на левой стороне — правая сторона ее лица слишком болела, и лечь на нее было невозможно. Последняя ее мысль, перед тем как она погрузилась в сон, была: «Опять Ханна оказалась права. Я слишком сурова с отцом. (В конечном счете, как поется в песне, он ведь всего лишь мужчина [31] .)»
30
Английское squash помимо спортивной игры имеет значение «баклажан».
31
Имеется в виду песня, исполняемая Тиной Тернер, «Stand by Your Man».
Вдова на всю оставшуюся жизнь
Это Алан был виноват. Рут никогда бы не мучилась всю ночь из-за очередного ненавистнического письма или из-за нового маньяка-поклонника, но Алан был слишком встревожен, говоря ей о рассерженной вдове.
Было время, когда она отвечала на все письма своих поклонников. Писем было немало — в особенности после первого ее романа, — но она заставляла себя. Нет, на хамские письма она не отвечала — если тон письма был нагловат, Рут выбрасывала письмо в помойку. («Поначалу — невзирая на ваши незаконченные предложения — я даже получала некоторое удовольствие от вашей книги, но повторяющиеся от страницы к странице неточности вкупе с бесконечными запятыми и неправильным употреблением слова «предположительно» в конечном счете вывели меня из себя. Я остановилась на странице 385, когда самый вопиющий пример вашего бакалейного стиля заставил меня закрыть книгу и поискать прозу получше вашей».) Кто стал бы отвечать на подобную писанину?
Но критические письма чаще всего касались содержания ее романов. («Вы в ваших книгах во все вносите чувственный элемент, и это вызывает у меня отвращение. В
Что касается так называемых «отклонений», то Рут знала: для некоторых читателей оскорбительно было уже одно их присутствие — что уж там говорить о смаковании. К тому же Рут Коул вовсе не была уверена, что она и в самом деле непомерное внимание уделяет «отклонениям». Главное ее опасение состояло в том, что «отклонения» эти распространились так широко, что какое внимание ни уделяй им, непомерным оно не будет.
Неприятности у Рут возникали потому, что она обычно отвечала на хорошие письма, но именно на хорошие письма как раз и не следовало отвечать. Особенно опасны письма, автор которых утверждает, что ему (ей) не только понравилась книга Рут Коул, но что эта книга изменила его (ее) жизнь.
В этом наблюдалась некая последовательность. Автор письма всегда провозглашал свою нетленную любовь к одной или более книгам Рут; обычно находились и личные параллели с тем или иным персонажем. Рут отвечала, благодаря автора за его или ее письмо. Второе письмо от этого же корреспондента было уже более требовательным; нередко к письму прилагалась и рукопись. («Мне понравилась ваша книга, я знаю — вам понравится моя», — что-нибудь в таком роде.) Нередко автор письма предлагал встречу. В третьем письме корреспондент писал, как его обидело, что Рут не ответила на его второе письмо. Отвечала Рут на третье письмо или нет, четвертое письмо всегда было гневным или становилось первым в ряду многих гневных. Так оно всегда и происходило.
В известном смысле, думала Рут, бывшие поклонники (поклонники, разочарованные тем, что им не удалось познакомиться с нею лично) опаснее зануд, которые выказывали свою неприязнь в первом же письме.
Работа писателя требует уединения, настоящий писатель практически должен был стать затворником. С другой стороны, издание книги — событие до ужаса публичное. В том, что касается публичной части процесса, Рут никогда не отличалась особым искусством.
— Guten Morgen, — прошептала ей в ухо стюардесса. — Fruhstuck [32] … - После ночных сновидений Рут чувствовала себя разбитой, но она проголодалась, и у кофе был бодрящий аромат.
32
Завтрак (нем.).
По другую сторону прохода брился сидящий там джентльмен. Он сидел, наклонившись над подносом с завтраком и глядя в маленькое зеркало, которое держал в руке; электрическая бритва издавала звук, похожий на жужжание насекомого, бьющегося о стекло. Внизу, под завтракающими, лежала Бавария, зеленевшая по мере того, как рассеивались облака; первые лучи утреннего солнца выжигали туман; ночью шел дождь, и посадочная полоса, когда самолет приземлился в Мюнхене, все еще была мокрой.
Рут любила Германию и своих немецких издателей. Она уже в третий раз прилетала сюда, и программа, как и всегда, была расписана заранее, а ей все подробности сообщены заблаговременно. Она не сомневалась, что ее интервьюеры прочтут ее книги.
Портье в отеле ждал ее раннего прибытия — номер был уже подготовлен. Издатель прислал цветы и фотокопии самых первых рецензий на ее книгу — хороших рецензий. Немецкий Рут был далеко не хорош, но она по меньшей мере поняла, что про нее пишут. В Экзетере и в Мидлбери немецкий был единственным иностранным языком, который она изучала. Немцам она, так ей казалось, нравится за то, что, по крайней мере, пытается говорить на их языке, хотя это у нее плохо получается.
В первый день она собиралась продержаться и не уснуть до полудня, потом вздремнуть часа на два или три — вполне достаточно, чтобы компенсировать разницу во времени. Первые ее чтения были назначены на этот вечер — во Фрайзинге [33] . Позднее в этот уик-энд ее перевезут из Мюнхена в Штутгарт. Все было ясно.
33
Город в Германии к северу от Мюнхена.