Мужчины не ее жизни
Шрифт:
Что касается доминиканок, колумбиек, бразильянок и таек, то эти молодые женщины знали, зачем они едут в Амстердам; они понимали, чем будут заниматься. Но молодые женщины из Восточной Европы нередко приезжали, полагая, что их приглашают работать официантками в респектабельных ресторанах. Прежде чем принять якобы заманчивое предложение поработать на Западе, эти женщины были студентками, продавщицами, домохозяйками.
Среди этих новоприбывших в Амстердам оконные проститутки были наиболее привилегированными. Но теперь уличные проститутки демпингом подрывали бизнес своих оконных коллег; все отчаянно нуждались в работе. Проститутки, давно знавшие Харри, либо бросали свой бизнес, либо грозили бросить, хотя проститутки вообще часто грозят бросить свой
И теперь чаще, чем когда-либо прежде, многие проститутки признавались Харри, что их посетил, как они это называли, момент сомнения; это означало, что они связались с дурным мужчиной.
Просто дурных мужчин становилось больше, чем прежде.
Сержант Хукстра помнил одну русскую девушку, которая приехала, как ей сказали, работать официанткой в кабаре «Антуан». Кабаре «Антуан» было не рестораном, а борделем, и владелец борделя тут же забрал у девушки паспорт. Ей было сказано, что, даже если клиент не захочет пользоваться презервативом, она не имеет права отказать ему, не то окажется на улице. Паспорт у нее все равно был поддельным, а вскоре она нашла, как ей показалось, сочувствующего ей пожилого клиента, который добыл для нее другой поддельный паспорт. Но к тому времени ее имя изменили — в борделе его укоротили до Вратны, потому что произносить ее настоящее имя было затруднительно, — а ее «жалованье» за два первых месяца было удержано, потому что из него вычли так называемую задолженность борделю. Как ей объяснили, задолженность образовалась после выплат агентству налогов, вычтены были и расходы на питание и аренду.
Незадолго до рейда в бордель полиции Вратна взяла деньги в долг у сердобольного и симпатичного клиента. Пожилой мужчина заплатил ее часть доли за аренду комнаты с окном, которой она пользовалась вместе с двумя другими девушками из Восточной Европы. Так она стала оконной проституткой. Что же касается денег, взятых ею «в долг» (который она так и не смогла вернуть), то симпатичный пожилой мужчина стал ее привилегированным клиентом; посещал он ее довольно часто. Она, естественно, не брала с него денег; фактически он стал ее сутенером, а она даже не догадывалась об этом. Скоро она уже платила ему половину своих заработков. Впоследствии сержант Хукстра называл его про себя не слишком симпатичным клиентом.
Он был отставным чиновником, и звали его Паул де Врис; сутенером этих нелегалок из Восточной Европы он был забавы ради. Для него это была всего лишь увлекательная игра — трахать молоденьких девушек сначала за деньги, а потом — бесплатно. Заканчивалось все тем, что они начинали платить ему, а он продолжал их трахать!
Однажды утром на Рождество — один из немногих рождественских праздников в последние годы, на которые Харри не взял выходной, — Харри на своем велосипеде по свежему снежку объезжал де Валлен; он хотел узнать, работает ли кто-либо из проституток. Ему пришла в голову мысль, что даже квартал красных фонарей, укрытый свежим рождественским снежком, может выглядеть девственно-чистым (похожая мысль приходила в голову и Рут Коул). Но Харри был нетипичным полицейским; он оказался еще сентиментальнее: для тех девушек, которые, может быть, сидели в своих окнах в это рождественское утро, Харри припас простенькие подарки. Ничего из ряда вон, ничего дорогого — шоколадки, пирожные и пять-шесть елочных украшений.
Харри знал, что Вратна религиозна, по крайней мере так она ему говорила, и для нее — на тот случай, если она работает, — он купил чуть более ценный подарок. Правда, заплатил он за него лишь десять гульденов в комиссионном ювелирном магазине; это был лотарингский двойной крест, который, по словам девушки, был особенно популярен у молодых людей нешаблонных вкусов. (Это был крестик с двумя поперечинами, причем верхняя короче нижней.)
Снег
Он не собирался заглядывать в комнату, но ему пришлось открыть дверь пошире, прежде чем захлопнуть ее. Он сбивал с порога снег каблуком — погода для его шиповок была далеко не лучшая, — когда увидел молодую женщину: она висела на веревке, закрепленной на арматуре потолочного светильника. Ветер задувал в комнату через открытую дверь, отчего висящее тело раскачивалось. Харри вошел внутрь и закрыл дверь — снег и ветер остались на улице.
Она повесилась этим утром, вероятно, когда только-только начало светать. Ей было двадцать три. Она была одета в свою старую одежду — в то, в чем приехала на Запад работать официанткой. Поскольку она не была одета (точнее сказать — раздета) как проститутка, Харри поначалу не узнал ее. Вратна надела на себя и всю свою бижутерию — все, что у нее было. Крестик, который принес Харри, был бы совсем уж лишним. У нее на шее висело с полдюжины крестиков и почти столько же распятий.
Харри не прикоснулся ни к ней, ни к чему бы то ни было в комнате. Он просто отметил, что, судя по ссадинам на шее — не говоря уже по обвалившейся штукатурке с потолка, — она, видимо, умерла не сразу. Какое-то время она билась в петле. Над комнатой Вратны снимал квартиру музыкант. Он вообще-то мог бы услышать, как она вешалась, — в особенности звуки обваливающейся штукатурки и скрежет арматуры светильника, но музыкант на каждое Рождество уезжал из Амстердама. Обычно Харри тоже уезжал на Рождество.
На пути в полицейский участок, где он собирался написать рапорт о самоубийстве девушки — а он уже знал, что это не убийство, — он только раз оглянулся на Аудекеннисстег. На свежем снегу только след шин его велосипеда и свидетельствовал о какой-то жизни на крохотной улочке.
Напротив старой церкви сидела в своем окне единственная проститутка, вышедшая на работу в это рождественское утро, — это была толстая негритянка из Ганы, и Харри остановился, чтобы отдать ей все свои подарки. Она была рада шоколадкам и пирожным, но сказала, что елочные украшения ей ни к чему.
Что же касается лотарингского креста, то Харри хранил его какое-то время. Он даже купил цепочку к нему, хотя цепочка обошлась ему дороже крестика. Потом он подарил этот крестик вместе с цепочкой своей очередной подруге, но при этом совершил ошибку, рассказав ей всю историю. Он всегда ошибался в женщинах на этот счет. Он думал, что она возьмет крестик и его историю в придачу. Ведь он же, в конце концов, искренне сочувствовал той русской девушке, и этот лотарингский двойной крест имел для него некую сентиментальную ценность. Но ни одна женщина не хочет знать, что купленное ей украшение стоит гроши или что оно было куплено для другой женщины, не говоря уж о нелегальной эмигрантке, русской шлюхе, которая повесилась там, где занималась своим ремеслом.
Подруга Харри вернула ему подарок, для нее он не имел никакой сентиментальной ценности. В настоящее время у Харри не было подружки, и теперь у него и в мыслях не было когда-нибудь дарить лотарингский двойной крест другой женщине, даже если у него будет другая женщина.
Харри Хукстра никогда не страдал от недостатка подружек. Проблема, если это только была проблема, состояла в том, что ни одна подружка у него не задерживалась. Он не был развратником. Он никогда их не обманывал — у него никогда не было больше одной подружки одновременно. Но он их оставлял, или они оставляли его — все его любовные связи были скоротечными.