Мужчины не ее жизни

Ирвинг Джон Уинслоу

— Это твои отпечатки — ни у кого больше не будет таких отпечатков, как у тебя, — сказал ей Эдди.

— И мой шрам всегда будет здесь? — снова спросила его Рут.

— Твой шрам навсегда останется частью тебя, — пообещал ей Эдди.

После ланча в Бриджгемптоне Рут захотела взять с собой салфетку со своими отпечатками. Эдди положил ее в конверт вместе с нитками и корочкой. Он увидел, что корочка сморщилась — она стала размером с четверть божьей коровки, но такого же красноватого цвета и с такими же черными пятнышками.

Приблизительно в 2.15 того дня Эдди О'Хара свернул на Парсонадж-лейн в Сагапонаке.

Еще издалека увидев, что ни грузовика с грузчиками, ни «мерседеса» Марион у дома Коулов нет, он испытал облегчение. Но на подъездной дорожке был припаркован незнакомый автомобиль — темно-зеленый «сааб». Эдди притормозил, и «шеви» пополз со скоростью улитки, а Тед, этот закоренелый бабник, прощался с тремя женщинами в «саабе».

Тед уже успел показать будущим натурщицам — миссис Маунтсьер и ее дочери Глори — свою мастерскую. Эффи отказалась покидать заднее сиденье машины. Бедняжка Эффи опередила свое время: она была цельной, проницательной и умной молодой женщиной, оказавшейся в оболочке, какая у большинства мужчин вызывает отторжение или презрение; из трех женщин в темно-зеленом «саабе» в ту пятницу лишь одной Эффи хватило проницательности увидеть, что Тед Коул ненадежен, как рваный презерватив.

На секунду у Эдди перехватило дыхание — ему показалось, что за рулем темно-зеленого «сааба» сидит Марион, но, свернув на подъездную дорожку, он увидел, что миссис Маунтсьер вовсе не так похожа на Марион, как ему почудилось. Надежда Эдди умерла через секунду, в течение которой он было решил, что Марион передумала.

«Она не бросает Рут, — подумал он. — И меня».

Но миссис Маунтсьер была не Марион, и дочь миссис Маунтсьер не была похожа на Алис — хорошенькую няньку-студентку, презираемую Эдди. (Эдди уже успел было прийти к заключению, что Глори — это Алис.) Теперь Эдди понял, что это всего лишь компания женщин, которые подвезли Теда домой. Любопытно, спрашивал себя Эдди, к какой из них проявляет интерес Тед, уж конечно, не к той, что сидит сзади.

Когда темно-зеленый «сааб» выехал с подъездной дорожки, Эдди по невинному, лишь слегка недоумевающему выражению Теда сразу же понял, что тот не знает об отъезде Марион.

— Папа! Папа! — закричала Рут. — Хочешь посмотреть мои ниточки? Их четыре штуки. И корочка есть. Покажи папе корочку! — сказала четырехлетняя девочка Эдди, который протянул конверт Теду.

— Это мои отпечатки пальцев, — объяснила девочка отцу, который недоуменно смотрел на салфетку с пятнами кетчупа.

— Осторожнее, а то корочку унесет ветер, — предупредил Эдди Теда.

Корочка была такая маленькая, что Тед рассматривал ее, не вынимая из конверта.

— Ух, какие хорошенькие, Рути, — сказал отец Рут. — Итак… вы, значит, были у доктора — снимали у нее швы? — спросил Тед у Эдди.

— А потом ездили на пляж и обедали, — сказала отцу Рут. — Я съела сэндвич с сыром на гриле и картошку фри с кетчупом. А Эдди показал мне мои отпечатки пальцев. У меня навсегда останется мой шрам.

— Здорово, Рути.

Тед смотрел, как Эдди извлекает пляжную сумку из «шеви». Наверху были листочки бумаги из магазина рамок в Саутгемптоне — история лета 58-го года, написанная Эдди для Пенни Пиарс. Эдди увидел эти листочки, и ему пришла в голову мысль. Он подошел к багажнику «шеви» и вытащил обновленную,

в новой рамке фотографию Марион в Париже. Тед со все возрастающим беспокойством следил за каждым движением Эдди.

— Ну, я вижу, эта фотография наконец-то готова, — заметил Тед.

— Папа, мы получили ножки! Фотографию отремонтировали, — сказала Рут.

Тед поднял дочку и поцеловал в лобик.

— У тебя песок в волосах, и ты вся соленая от морской воды — нужно помыться, Рути.

— Только без шампуня! — воскликнула Рут.

— Нет, Рут, помыться нужно с шампунем.

— Но я ненавижу шампуни, у меня от них слезы! — кричала Рут.

— Ну… — произнес, как всегда, Тед. Он не мог оторвать глаз от Эдди. Наконец он сказал ему: — Я довольно долго ждал тебя сегодня утром. Ты где был?

Эдди протянул ему страницы, написанные им для Пенни Пиарс.

— Дама из магазина рамок попросила меня написать это, — начал Эдди. — Она хотела, чтобы я в письменном виде объяснил ей, почему я не уйду из ее магазина без фотографии.

Тед не взял листы, но поставил Рут на землю и обвел взглядом свой дом.

— Где Алис? — спросил он у Эдди. — Разве не она должна быть сегодня днем? Где нянька? И где Марион?

— Я искупаю Рут, — ответил ему Эдди.

Шестнадцатилетний парнишка снова протянул Теду листы.

— Вы бы лучше прочли это, — сказал ему Эдди.

— Отвечай мне, Эдди.

— Сначала прочтите это, — сказал Эдди.

Он поднял Рут и понес ее к дому; пляжная сумка болталась на его плече. Рут он держал одной рукой, а в другой нес фотографию Марион и ножек.

— Ты прежде не купал Рут, — в спину ему сказал Тед. — Ты не знаешь, как ее купать!

— Я соображу. Рут мне может подсказать, — отозвался Эдди. — Прочтите эти листы, — повторил он.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал Тед и начал читать вслух: — «Вы можете себе представить Марион Коул?» Эй, что это такое?

— Это единственные стоящие строки, которые я написал за все лето, — ответил Эдди, занося Рут в дом.

Войдя внутрь, Эдди задумался, как ему донести Рут до ванной — до любой из нескольких ванн в доме, — чтобы она не заметила, что фотографии ее мертвых братьев отсутствуют.

Зазвонил телефон. Эдди надеялся, что это Алис. Не выпуская из рук Рут, он снял трубку в кухне. Прежде в кухне было не больше трех или четырех фотографий Томаса и Тимоти, и Эдди надеялся, что Рут не заметит их исчезновения. А под призывный звон телефона Эдди с Рут на руках, как метеор, пронесся через переднюю. Рут могла и не заметить темные прямоугольники невыцветших обоев и оставленные Марион гвоздики на голых стенах.

Звонила Алис. Эдди сказал, чтобы она приезжала как можно скорее, потом он перекинул Рут себе на плечо и — крепко держа ее — побежал вверх по лестнице.

— Это гонки в ванную! — сказал Эдди. — Ты в какой ванной хочешь мыться? В ванной папы и мамы? В моей? В другой?

— В твоей! — взвизгнула Рут.

Он понесся по длинному коридору на втором этаже, с удивлением отмечая, как заметны гвозди, на которых прежде висели фотографии, в голой стене. Некоторые из них были черные, некоторые золотистые или серебряные. И все они казались какими-то уродливыми. Впечатление было такое, будто дом подвергся нашествию металлических жучков.