Мужчины своих женщин

Серов Алексей

Доктор был, в общем, незлой человек. И на хорошем счету в клинике — специалист великолепный, с редким чутьем. Начальство уже решило двигать его наверх: пора, да и достоин, только он еще этого не знал и переживал немного — пора бы уже, пора… Еще он был расстроен потому, что последнее время ему каждую ночь снились цветные кошмары. В них не было космических тварей с острыми зубами, никто не бегал за доктором по узким коридорам, готовясь скушать. Все обстояло гораздо серьезнее. Ибо каждую ночь доктору показывали самые стыдные моменты его жизни. Это была не выдумка и не болезненный бред. Утром доктор просыпался разбитым, мокрым от пота и красным от стыда. Например, сегодня ему напомнили эпизод из далекого пионерского детства: лето, лагерь «Спутник», он во втором отряде. Гуляя по территории, он увидел, как один пацанчик лет семи дерется с несколькими своими солагерниками, и те хором бьют его, не сильно, но обидно. Мальчишка убегает в спальную

палату и забивается там в угол возле своей койки, готовясь обороняться до последнего. Будущий доктор (БД), расспросив мелюзгу, выяснил, за что валтузили несчастного страдальца: у него смешная фамилия, большое родимое пятно на виске, да и вообще весь он какой-то не такой, чужой… БД, уже и в то время движимый любовью ко всему человечеству (этому способствовало раннее половое созревание и запойное чтение классики; он, кстати, и сам пробовал писать маленькие новеллы, мама очень хвалила) пошел в палату. Он постарался утешить мальчишку словами, а когда это не удалось, разыграл целое представление в лицах: приехал цирк! Надувая щеки, гремит музыка! Вот клоуны!

Они скачут и кувыркаются! Вот силачи, они подымают огромные гири! Вот выходит… лектор, кандидат сикамбрических наук. На этом месте мальчишка не выдержал, расхохотался сквозь непросохшие слезы. Вот дрессировщик сует голову в пасть льва! Вот наездники на табуретках! Овации, аплодисменты. Господа, сказал БД, снимая воображаемую шляпу. Мы — бродячие артисты. Подайте кто сколько может артистам на пропитание. Он и не думал, что ему действительно что-то перепадет. Но мальчишка, слазив в тумбочку, с горящими глазами высыпал в потную ладонь БД несколько карамелек. БД откланялся, скалясь, прижимая ладонь к груди, и под хлопки единственного зрителя исчез за дверью. Там он, осторожно прокравшись вдоль стены, глянул в окно и замер. Мальчик стоял и смотрел в сторону закрывшейся двери, словно ожидал какого-то чуда, ну например: вот сейчас войдет мама и скажет — собирайся, мы уезжаем отсюда домой… Но чудеса в жизни случаются редко, дверь не открывалась, и никто не входил. Тогда мальчик сел на койку, спиной к подглядывавшему БД. Плечи мальчика опустились, он уперся локтями в колени и замер в неподвижности. Потом его плечи начали вздрагивать, все чаще и чаще. Более ясной картины человеческого горя БД не приходилось потом видеть за всю жизнь. И тогда он, сам едва не плача от жалости, опять ворвался в палату с веселым криком: приехал цирк! Вот клоуны! А вот жонглеры и канатоходцы по спинкам кроватей! И даже сам кандидат сикамбрических наук!.. Мальчишка снова смеялся и бил в ладоши, и снова просыпались карамельки в шляпу бродячих артистов. Оказавшись за дверью, БД машинально ссыпал конфеты в карман и вдруг обнаружил, что их там уже довольно много. Он похлопал себя по этой выпуклости на бедре и подумал: вот здорово! Развеселил человека и получил конфеты. Всем хорошо. Может, сходить еще раз? Он посмотрел в окно. Мальчишка по-прежнему сидел на койке и напряженно сверлил взглядом входную дверь, готовый подскочить и завопить что-нибудь веселое. Ждет, подумал БД, надо идти. Он сделал веселую рожу и помчался… В четвертый раз мальчишка смеялся уже не так радостно, потому что представления были почти одинаковы, а конфеты убывали быстро. Глаза его вдруг потускнели, в них появилась прежняя тоска. В кульке осталась всего пара карамелек. Мальчик заподозрил какой-то коварный, изощренный обман, но отказывался верить самому себе: ведь только что было так хорошо, так весело, неужели и этот большойиздевается над ним? БД это прекрасно разглядел и вдруг сообразил, что желание помочь у него незаметно переросло в желание заработать на чужом горе. Когда и как это случилось, он не знал, но знал теперь четко, что конфеты, плата за радость, стали чем-то недопустимым и стыдным. Конфеты следовало немедленно вернуть. Этот широкий жест искупил бы все, вернул бы мальчику веру если не в людей, то конкретно вот в этого человека, который бескорыстно помог в трудную минуту. БД стоял на жарком июльском солнце возле входа в палату, где сидел одинокий маленький человек со своим огромным горем. БД чувствовал, как карамель в туго набитом кармане начинает плавиться, фантики прилипают к сладкому, а когда они присохнут, то отодрать их будет невозможно… Отдать или не отдать? Не отдавать? Или отдать? И вот тут память доктору отказывала. Он не мог вспомнить, вошел ли он в палату, вернул ли мальчишке конфеты. Этого в памяти просто не было, и потому-то он теперь расстраивался и нервничал. Не мог я их не отдать, говорил он сам себе. Не мог. Потому что если я их не отдал, то это же просто… просто… он даже не находил слов. Да нет, наверняка отдал. Ну, а вдруг?.. Почему таким стыдом жжет уши при одном воспоминании о том цирковом представлении? Почему оно вдругвыплыло из недр памяти, ведь сколько времени о нем не было ни слуху ни духу, неужели же… Да нет, нет.)

Нина подхватила

девочку и робко остановилась на пороге. В. встал за ее плечом с каменной маской на лице.

— Проходите, проходите, — жестом пригласил человек.

Где-то я его уже видел, подумал писатель.

— Значит, все-таки это доктор, — произнес он, обращаясь к жене. — А я думал — медсестра.

— А вы подождите в коридоре, — ласково сказал ему врач. — Ведь у вас-то ничего не болит?

— Я подожду, — сказал В. так, словно обещал неприятности. — Я подожду. — И уселся возле открытой двери, чтобы видеть все. Контролировать каждое движение. Ничего не упускать из виду.

7

— Итак, что у вас случилось? Ребенок как будто бы выглядит неплохо, — сказал доктор, облокотившись на край стола и сцепив пальцы в замок. Голову он втянул в плечи, и жабры на шее проступили особенно резко. Лицо у него стало профессионально-внимательным, это можно было принять за участие, и Нина купилась на этот простой трюк, но В., сидя возле дверей, видел все и знал, что сейчас последует нечто совсем другое. И он приготовился.

— Понимаете, — сказала Нина, — у девочки очень живот разболелся, мы вызвали «Скорую», а там доктор как следует не посмотрел и говорит: в больницу…

Девочка стояла, вжавшись спиной в материнские колени, и с опаской и смущением разглядывала незнакомого злого дядьку, который сидел и притворялся добрым. Лучше всего было бы убежать отсюда, от этого нехорошего дяди вместе с мамой и папой, но они почему-то не хотели бежать. Всесильный папа сидел за дверями, очень рассерженный, а мама сама боялась этого дядьку, но покорно стояла перед ним.

— Сыр вроде был свежий…

— Я не спрашиваю вас, свежий или несвежий был сыр. Просто перечислите мне все, чем кормили ребенка, — холодно перебивал доктор.

— Ну, вот давали еще кашу овсяную, потом она съела небольшой кусочек свежей сырокопченой колбаски…

— Меня не интересует, свежая ли была колбаска. Что еще?

Нина осеклась, внимательнее посмотрела на доктора. И до нее начало доходить то, о чем уже давно знал ее муж и догадывался ребенок. Это место плохое. Этот человек — не тот. Может быть, здесь им и помогут. Спасут жизнь, здоровье. Может быть. Но в уплату за это потребуют полное унижение. Почему-то унижение было здесь самой ходовой валютой.

— Еще она пила чай, яблочный сок часа два назад, сок тоже был… свежий.

— Я еще раз повторяю, — сказал врач, — я не спрашиваю вас…

Он замолчал, потому что Нина разревелась. Он стал терпеливо ждать, когда прекратится это безобразие и можно будет работать дальше. Но тут в кабинет тяжело вошел В. и направился прямиком к доктору.

Доктор, кажется, только этого и ждал. Он встал, выпрямился во весь рост, слегка отступил, готовясь к возможному отражению атаки, и даже руки немного приподнял, обозначив боксерскую стойку. В глазах его забегали веселые огоньки. В. подумал, что скорее всего доктор любит такие вот скандалы с родителями. Может быть, это приносило ему удовлетворение, позволяло демонстрировать всемогущество, полностью подчинять людишек своей воле… Впрочем, решил В., это ерунда, мое воображение разошлось некстати. Просто сегодня плохой день. Луна, биоритмы. Космические циклы. Трещины в земной коре. Инопланетяне, Несси, снежные люди. Йети…

— А вы не могли бы врачевать как-нибудь попроще? — спросил В. — Как-нибудь так, чтобы женщина не плакала?

Человек в снежно-белом, поняв, что драки пока не предвидится, снова опустился на стул.

— Вы, молодой человек, где получали медицинский диплом? — спросил он с неподдельным интересом. — И какого он был цвета? Вот у меня, например — красного. Практикую уже не первый десяток лет. А каков ваш стаж? Полагаю, он должен быть весьма солидным, если уж вы решились выступить с критическими замечаниями о моей профессиональной деятельности.

«Связно излагает, сволочь, — подумал писатель с завистью. — Почему я так не умею? Эх, жаль, риторике теперь не обучают, а то записался бы на курсы». Впрочем, эта зависть не была слишком черной. Доктор хотя и складно изъяснялся, но говорил-то он штампованными словесными болванками, в которых не было ни капли жизни, и думал вдобавок, что это чистый русский язык и что только так вот и надо. Но В. сам всю жизнь учился ткать словесные тенета; он просто не мог делать это быстро, влет — остроумие отсутствовало напрочь, брал терпением, подолгу высиживая мысль. Так что весь сарказм доктора пропал даром, ушел в землю, как случайно пролитый лимонад: пошипел немного, и только.

— Я, дяденька, академиев не заканчивал. У меня три класса церковно-приходской школы, — сказал писатель. Он повернулся к жене: — Зачем мы сюда приехали? Мы думали, нам здесь помогут… Говорил же я… Ладно, идем ловить попутку. Придется самим лечить…

— Не придется, — жестко сказал врач. — Ребенку требуется помощь. Я вас никуда не отпущу, пока не буду знать, что девочка в безопасности.

— Это как же так вы нас не отпустите? — поинтересовался писатель. — Почему?