Мужские игры
Шрифт:
Статья в популярной газете нужна была обязательно, чтобы иметь под руками неоспоримые вещественные доказательства провальности стояновского метода. Как знать, может быть, Григорий Иванович все-таки рискнет пожаловаться наверх о том, что к нему необъективно относятся и оттирают от руководства учебным центром. И все разговоры о неудачах не будут иметь ровно никакого значения, поскольку не подтверждены ничем, кроме слов, сказанных Галузо, Боровковым и Зелениным. А статья в газете – это уже факт, с которым не поспоришь. Государственной программе такие статьи не нужны, особенно секретной ее части.
А вот и еще одна неприятность,
Одним словом, игра была сложная, рассчитанная на битье по честолюбию. Не захочет Стоянов краснеть каждый раз, когда такая оплошность произойдет, два раза стерпит, три, а потом отойдет в сторону, уступит, скажет, дескать, ладно, давайте будем пробовать другой способ, может, от другого-то неприятностей меньше. При этом и Галузо, и Зеленин понимали, что уступит Стоянов не искренне, а всего лишь для видимости. Захочет, чтобы Зеленин начал свой способ продвигать, и будет выискивать в нем недостатки, ошибки, промахи, будет преувеличивать каждую неудачу и преуменьшать успех. Ибо Григорий Иванович Стоянов свято уверен в собственной правоте, другой тактики работы он не признает и знать не хочет, полагает, что сыплющиеся на его голову промахи – результат несчастливого стечения обстоятельств, и с удовольствием рано или поздно уступит Зеленину право на попытку, чтобы позлорадствовать над неумелыми потугами бумагомараки. А в том, что потуги будут неумелыми и неуспешными, он не сомневался ни одной минуты.
Вот так примерно видели Галузо и Зеленин, а вместе с ними и Боровков развитие событий. Стоянов будет тихонько сидеть и молчать в тряпочку, ожидая первого промаха своего конкурента, первого провала зеленинского метода. А провала все не будет и не будет… И все постепенно привыкнут, что на самом деле Зеленин в учебном центре главный, а Стоянов только так, для мебели. Бархатная революция. Это куда продуктивнее, чем открытый мятеж.
Эх, знать бы, что Стоянов так скоро уйдет со сцены, погибнет, упав с высоты двенадцатого этажа, не затевали бы весь этот сыр-бор. Ведь сколько сил положено, сколько людей задействовано, сколько риска ненужного! Столько раз вся ситуация балансировала, как говорится, на грани фола и только чудом выправлялась. К знахаркам, что ли, начать ходить, с усмешкой подумал Галузо, или к гадалкам каким, говорят, они точно время смерти предсказать могут. Если точно знать, что твой противник скоро естественным образом концы отдаст, сколько усилий и времени можно сэкономить…
Однако это все лирика и смешочки. А дело состоит в том, что деятельность «вербовщиков», работающих на Стоянова, нужно немедленно прекратить, пока еще какая-нибудь неприятность не случилась. Только вот вопрос: как это сделать? Как с ними связаться? Кто они? Где их искать? И как отдать такую команду, которую они выполнят, а не пропустят мимо ушей, сочтя необязательной? С ними имел дело только сам Григорий Иванович, и Галузо с Зелениным полагали, что как только Стоянов созреет для того, чтобы отступить, он и даст им соответствующую команду остановиться. И никому не приходило в голову, что он может внезапно умереть, а его люди
Для обсуждения этого вопроса Василий Валерианович и хотел срочно встретиться с Зелениным. После долгих размышлений и прикидок он выкроил для встречи с Александром Петровичем время с семнадцати тридцати до восемнадцати пятнадцати.
Глава 20
На следующий день Павел Васильевич Жерехов передал Короткову отчет о наблюдении за двумя объектами, один из которых приходил в банк «Русская тройка» с более чем странными намеками, а другой был, собственно, тем, на кого намекал первый.
Наблюдение за первым объектом ничего интересного не выявило, кроме того, что он после посещения банка встречался со вторым, зато второй объект провел «наружников» по весьма любопытной цепочке. В результате в течение суток были установлены Александр Петрович Зеленин и Василий Валерианович Галузо. Объект наблюдения номер два вступил в контакт с Зелениным, после чего Зеленин направился прямиком в большое красивое здание, где провел ровно сорок восемь минут. Вышел он из здания вместе с каким-то человеком, попрощался с ним за руку и уехал на машине.
Наблюдатели, «провожавшие» Зеленина, довели его до закрытой территории, проникнуть на которую им не удалось. Другая группа наблюдателей взяла под опеку мужчину, вместе с которым Зеленин выходил из здания, и через некоторое время было установлено и его имя. Василий Валерианович Галузо был одним из крупных руководителей в аппарате правительства.
– И зачем я все это затеяла? – тоскливо спросила Настя, глядя на принесенный Коротковым отчет.
– Как – зачем? – удивился Юра. – Я что-то тебя не понимаю. Какие у тебя сомнения?
– Обыкновенные. Что мы со всем этим делать-то будем? Ясно, что территория, на которую ребята не смогли пролезть, это и есть тот пресловутый учебный центр. И точно так же ясно, что господин Галузо является активным деятелем в той государственной программе по борьбе с уклонением от уплаты налогов. И дальше что? Мы с тобой вдвоем – против всей эдакой махины? Когда я давала обещания Денисову, я как-то об этом совершенно не подумала.
– Мне не нравится твое настроение. И вообще ты мне не нравишься. Я тебя не люблю, когда ты такая.
– Ну извини, бери, что дают, другого не завезли, – кисло усмехнулась она. – Юра, когда я научусь быть дальновидной, как ты думаешь?
– Асенька, перестань. Возьми себя в руки. И позвони своему задушевному другу Заточному.
– Зачем?
– Затем. Ты свою часть работы выполнила, ты действительно не можешь больше ничего, ни одна, ни вместе со мной. То, на что мы вышли, – это уже уровень не нашего отдела, а гораздо выше.
Настя упрямо наклонила голову и уставилась глазами в пол.
– Я не буду ему звонить.
– Начинается! – театрально развел руками Юрий. – И почему, позволь спросить?
– Юра… Ну да, я дура, я слишком эмоциональна, это вредит работе, но я не хочу звонить Ивану. Мне кажется, он был очень недоволен нашим последним разговором, и я сильно упала в его глазах. Мне совестно.
Она подняла глаза, глубоко вздохнула, зажмурилась, посидела несколько секунд с опущенными веками, потом взглянула на Короткова и улыбнулась.
– Все, Юрик, я готова. Уже все прошло. Ты прав, я безобразно распустилась. Дело есть дело, в конце концов.