Музы дождливого парка
Шрифт:
Говорить было тяжело, но Ната себя заставила. В душе еще жила робкая надежда, что этот самоуверенный мальчишка сможет ей помочь.
— В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году моя приемная дочь Светлана свела счеты с жизнью, бросившись со смотровой площадки павильона. Именно тогда я решила его снести, но он мне не позволил.
— Ваш к тому времени уже мертвый муж? — В голосе Крысолова не было ни насмешки, ни любопытства, только сухой профессиональный интерес.
— Да, мой к тому времени уже мертвый муж. — Ната кивнула. — После гибели Светы
— Несчастный случай? — Крысолов приподнял одну бровь.
— Во всяком случае, тогда я так думала. Тома любила лошадей, с раннего детства занималась в конноспортивной школе. Лошадь понесла, Тома упала и ударилась затылком об угол уже почти разобранного крыльца. Она умерла мгновенно, мы не успели ничего предпринять. Снова павильон, понимаете?
Вместо ответа он лишь кивнул.
— У Томы осталось трое малолетних детей. Я оформила опеку.
— А что мужья? У ваших приемных дочерей ведь были мужья?
— С мужьями не сложилось! — Ната досадливо взмахнула рукой. — Вы еще слишком молоды, чтобы это понять, но найти хорошего мужа во все времена было сложно. Моим девочкам не повезло. Их дети остались круглыми сиротами, а у меня оказалось пять ребятишек на руках. Но речь сейчас не о том, как мне было тяжело, речь о другом. Полгода я не занималась павильоном, сами понимаете, мне было не до того, но время все лечит. Пришел час, и я поняла, как сильно ненавижу место, повинное в смерти моих детей. Я снова позвала строителей… В тот день, когда они приступили к демонтажу, моя родная дочь Юлия утонула в парковом пруду.
— Я не видел в парке никакого пруда. — Крысолов погладил своего пса, и тот согласно рыкнул, точно подтверждая слова хозяина.
— Я велела его засыпать. — Слова приходилось выдавливать из себя силой. Для матери нет страшнее муки, чем рассказывать о смерти своих детей. — Пруд засыпали сразу после похорон Юлии.
— А павильон?
— А павильон… Аким восстановил все, что разрушили строители, заново заложил крыльцо, оштукатурил стены. Это трудно объяснить, мне нужно было потерять всех своих детей, чтобы поверить. Савва всегда по-особенному относился к павильону. Знаете, как он его называл? Последний приют мертвых муз. Даже после смерти он не желал, чтобы покой его муз тревожили.
— Не желал до такой степени, что убил собственных дочерей?
— Родными по крови Савве были только Томочка и Света. Юлия — моя дочь от первого брака. Но речь сейчас не о кровных узах. Для Саввы не имели значения живые люди, только музы, эти бездушные куски мрамора. А я посмела нарушить их покой…
— После того как вы восстановили павильон, смерти прекратились? — Крысолов сосредоточенно потер переносицу.
— Да, до недавнего времени. Несколько месяцев назад на смотровой площадке обсерватории повесился Максим, мой приемный внук. Его нашла утром наша домработница Зинаида.
Воспитанный мальчик сказал бы «соболезную»,
— Перед тем как погиб ваш внук, в павильоне проводили какие-то работы?
— Нет! — От одной только мысли о том, что этот кошмар может повториться, по спине побежала струйка пота. — Я запретила! Все знали мой запрет, никто бы не посмел их тревожить. Уже после смерти Максима я велела повесить замок на дверь, ведущую в обсерваторию. От греха подальше.
Пес у ног Крысолова вдруг угрожающе зарычал. Мальчишка успокаивающе погладил его по голове, подошел к настежь распахнутому окну, внимательно всмотрелся в темноту и только потом заговорил:
— Вы сами себе противоречите, Ната. Если на сей раз павильон никто не трогал, то у призрака, какого угодно призрака, не было причин для беспокойства.
— Вы мне не верите. — Она не спрашивала, она констатировала факт. Столько времени потрачено впустую…
— Я вам верю, но себе я верю тоже. Нет призраков! Нет ни в вашем доме, ни в парке, ни в павильоне. Вы должны искать не призрака, а реального человека. Возможно, кого-то из членов вашей семьи.
— Человека?! — Ната уже давно готовила себя к такой правде, но все равно оказалась не готова. — Вы хотите сказать, что кто-то из моих внуков?.. — она не договорила.
Прежде чем ответить, Крысолов закрыл окно.
— Кто-то был в павильоне до меня. И этот «кто-то» поднялся на второй этаж в обсерваторию, а оттуда спустился по наружной лестнице. Человек, а не призрак. Призраку ни к чему такие сложные маневры. Вы говорите, что заперли обсерваторию, но сегодня вечером она была открыта.
— Но зачем? Кто это мог быть?
— Я не знаю. — Он смотрел ей прямо в глаза, дерзко и с вызовом смотрел, а потом спросил: — Вы составили завещание, Ната?
Она могла не отвечать, любому другому она не ответила бы, но этому мальчишке, Крысолову, вдруг захотелось все рассказать.
— Вы думаете, дело в наследстве?
— Я думаю, что вы очень богатая женщина, Ната. Возможно, у вас есть фавориты, возможно, вы кого-то обидели…
Да, у нее были фавориты, да она кое-кого обидела, но разве можно за это убить?! Впрочем, о чем она?! Человек может убить просто так, без повода. Ей ли этого не знать…
— Приглядитесь к своему окружению, если посчитаете нужным, пересмотрите условия завещания. И будьте осторожны. Это единственный совет, который я могу дать вам, Ната.
— А если я попрошу вас о помощи? — Была в этом мальчишке сила, и совершенно немальчишеская мудрость тоже была, а ей сейчас, как никогда, нужна помощь.
— Я откажусь, — сказал он просто. — Поймите меня правильно, я не криминалист и не частный детектив, я не умею распутывать такие дела.
— Не умеете или не желаете? — спросила Ната, доставая из портсигара последнюю сигарету.
Если бы он солгал, она отпустила бы его с миром, но он сказал правду:
— Не желаю. Наймите хорошего сыщика, установите в доме камеры наблюдения. Это должно помочь.