Музы города Арзамаса
Шрифт:
Вскоре он выразил желание вернуться в Арзамас.
— Твое дело, — сказали ему в Академии. — Можем за успехи дать тебе четырнадцатый класс, что по Табели о рангах равняется чину коллежского регистратора, а далее нам все равно, хоть ты в искусстве до профессора вылезай… Только лучше бы ты оставался в столице, а в Арзамас не ездил.
— Отчего так? — удивился Александр Васильевич.
— Да кому ты нужен там со своим мизерным чином?.. Ступин не скрывал, что желает устроить в Арзамасе свою «академию», двери в которую всегда будут отверсты для юных провинциалов, жаждущих приобщения к миру прекрасного. Для этого, мол, и скупал книги
— Пусть они послужат наглядным примером тому, как надо работать в искусстве ради возвышения искусства…
Конференц-секретарь Лабзин сразу одарил его ценными изданиями, спрашивая, на какие средства будет учить юношей.
— Ведь в школу пойдут дети крепостных, сами нищие. Хотя в Арзамасе, — сказал Лабзин, — церквей множество, но под звон колоколов единою просфоркою не насытишься.
— От помещиков местных, заказы от них принимая, сам прокормлюсь, и другие с голоду не распухнут. Я все учел, — объяснил Ступин, — даже умеренность цен на питание в Арзамасе, кои никак не сравнить с бешеными ценами в столице. Бланманже у меня не будет, одной гусятиной побалуемся…
Он отправился на родину, загруженный дарами художников, уступивших свои эскизы и картины, граф Строганов указал Академии поделиться с ним античными слепками из гипса, материалами для учения, вплоть до хорошей бумаги и карандашей. С этим Ступин и отъехал в родной Арзамас. Он знал, что ему будет трудно, но утешал себя словами народной мудрости:
— Человеку так надо: где родился, там и пригодился…
Александр Федорович Лабзин оказался прав, предрекая: школа в Арзамасе станет школою крепостных. Помещики радостно отдавали на воспитание мальчиков, дабы иметь в своих усадьбах собственных живописцев, которым платить за труды не надобно. Ступин понимал: мало умения рисовать, отроков следовало готовить в истории, арифметике, географии. По этим предметам нанимал учителей со стороны, а жена пугалась расходов:
— Где ж ты, Саша, денег на них возьмешь?
— С помещиков стану брать по двести рублей в год за учение крепостного, а свободные пусть сами платят по триста…
Ступин был деловит. С первыми учениками взялся за оформление громадного храма в имении знатного богача князя Грузинского, создал для него множество икон, сам делал лепнину и заработал три тысячи рублей. На эти деньги Александр Васильевич приобрел барский дом на углу скрещения арзамасских улиц. В этом доме разместил школу, библиотеку и спальни, а каретный сарай приспособил для галерей — картинной и античной, где выстроились гипсовые слепки и копии классических фигур. Жена укачивала на руках недавно родившуюся Клавочку, с трепетом озирала гладиатора с мечом, стыдливый жест Венеры Медицейской и лесного лешего Фавна.
— Одной и ходить тут страшно, — говорила она. — Не дай бог, таковых на темной улице встретить.
Обыватели над Ступиным посмеивались:
— Не живется ему как всем! Всюду така тишь да благодать, а он для себя экую мороку придумал…
Дабы школа выделялась в ряду домов дворян и обывателей, Ступин возвел перед ее фасадом леса, с палитрою в руках сам расписывал фронтон здания. Скоро перед жителями явилась в порывистом движении фигура женщины, как бы взлетающей над Арзамасом, над его крышами и куполами церквей, взмах ее рук был почти ликующий, а улыбка казалась нескромной…
— Это кто ж такая будет? — спрашивали
— Муза, — отвечал Ступин. — Муза города Арзамаса.
— Молитесь, — внушал Ступин, — ибо она ваша святая…
Оплеухи, розги и колотушки, полученные Ступиным от своих первых учителей, сказались на нравах его школы, и никого из своих учеников он даже пальцем не тронул:
— Я ведь для них не помещик, а учитель…
Всегда ровный, аккуратный и ласковый, Ступин вел себя с учениками, как отец с детьми'. Он никогда не жалел, что избрал для жития Арзамас, а чтобы укрепить среди горожан свой авторитет, охотно заступил на должность церковного старосты. Всю душу и все умение вкладывал Ступин в уроки, правил рисунки учеников, учил их тому, что сам вынес из Академии, зато для своего творчества времени уже не оставалось. Вечерами, усталый донельзя, он отдыхал в кругу семьи. Анисья Степановна жила с ним, радуясь на своего Сашу, а Ступин только теперь, в канун ее смерти, узнал, что она ему не родная мать, и он целовал морщинистые руки старухи, за все ей благодарный:
— Спасибо тебе, матушка, за пятаки да гривны твои…
Ему было нелегко. И особенно страдал Ступин, когда помещик, забрав ученика из школы, приневоливал его служить лакеем, парикмахером или писарем, а за «художество» велел драть, чтобы не забывал своего рабского происхождения. С тревогой наблюдал Ступин за быстрыми успехами крепостных, мрачно размышляя об их дальнейшей судьбе. Самым талантливым своим учеником он считал Ваню Горбунова и однажды сказал ему:
— Сбирайся, дружок, в Петербург едем.
— Зачем?
— Ради таланта твоего станем добывать волю…
В 1809 году Ступин отобрал лучшие работы учеников, взял с собою Горбунова и сынка Рафаила, отправился в столицу. Здесь о нем и думать забыли, а потому появление Ступина стало для академиков почти праздником. Акимов расхвалил рисунки:
— Верно, что над Арзамасом музы порхают, у нас в Академии таково же рисуют, как в твоей школе… молодец!
Президент Строганов пожалел Ваню Горбунова:
— Небось дешево тебя помещик не продаст? Сколько же талантов на Руси зря пропадает… гибнут ни за что! Памятуя об этом, я своего Воронихина из своей зависимости на волю отпустил, теперь он знатным архитектором соделается.
Конференц-секретарь Лабзин более других радовался:
— За успехи школы твоей, Александр Васильевич, тебя надо вознаградить. Ты для родины граждан воспитываешь.
— Воспитываю граждан, а выходят из школы рабами… Ступина возвели в звание академика, профессор Егоров
взял под свою опеку Горбунова, а Рафаила Ступина (еще мальчика) приняли в Академию на казенный счет. Александр Васильевич возвращался в Арзамас, окрыленный успехом, ощутив великое чувство независимости: отныне он академик… С фронтона школы в свободном парении муза раскинула перед ним свои руки!
Слава об арзамасской школе Ступина вышла далеко за пределы провинции, и после изгнания Наполеона, в блаженную эпоху надежд и упований на лучшие времена, в Петербурге возникло литературное общество «Арзамас» — как остроумный отклик в ответ на создание ступинской школы; все члены этого талантливого кружка имели смешные прозвища, а молодого Пушкина в нем прозывали «арзамасским сверчком»…
— Конечно, Катенька, — говорил Ступин жене, — не все мои школяры станут Рафаэлями, но вот сама погляди, сколь много заказов шлют отовсюду, чтобы готовил учителей рисования.