Музыка души

Курлаева Анна Владимировна

– Да будет вам кривляться! Ведь это не игра, а паясничанье! Стыдно смотреть на вас! Противно!

Все настроение пропало, как по волшебству, в глазах потемнело, и Петя не помнил, как окончил роль. С тех пор, если и случалось ему выступать на подмостках, то память обиды, смутное сознание, что тот человек был прав, связывали его по рукам и ногам, прежнее вдохновение не снисходило, и он вскоре совсем бросил эту забаву.

Бывало, развеселившаяся молодежь не могла угомониться до поздней ночи. Тогда из своего кабинета, точно тень отца Гамлета, появлялся Петр Петрович и, ни слова не говоря, принимался гасить лампы и свечи, давая понять, что пора расходиться.

***

16 февраля 1855 года обычное течение уроков

было прервано появлением в классе мрачного и озабоченного директора. Студенты вскочили, приветствуя его. Языков обвел их тяжелым взглядом и строго объявил:

– Всем строиться. Император тяжело болен, и мы идем в церковь молиться за него.

 Как громовым ударом поразила всех эта весть. До церкви шли в гробовом молчании, только иногда растеряно поглядывая друг на друга и на воспитателей. Болезнь императора казалась страшным бедствием. В церкви мальчики встали на колени, и многие, в том числе и Петя, даже плакали с чувством, будто умирал кто-то дорогой и близкий.

Два дня спустя Языков сообщил, что император скончался, и объявил траур. По училищу поползли слухи о том, что виноваты неискусные врачи: старик Мандт и медик наследника Каррель.

– Но они сделали все, что могли!

– Значит, надо было пригласить кого-то более знающего!

– Мой отец говорит, что виновата самонадеянность Карреля – он погубил императора!

– Да Мандт тоже мог бы сообразить, что нужна помощь!

Правоведов повели прощаться с Николаем I в Петропавловскую крепость – они встали шпалерами на Дворцовом мосту. За гробом, на котором лежала казацкая шапка, первый и отдельно шел новый император Александр II в атаманском мундире гвардии казачьего полка. Лицо его и фигура показались Пете поразительно красивыми. Новая эпоха приходила на смену прежней – каким-то еще будет новый император?

***

Осенью Петя начал брать уроки музыки у известного преподавателя Рудольфа Васильевича Кюндингера. До этого он занимался с училищным педагогом Беккером, как и остальные правоведы. Музыкантом Беккер был посредственным, и эти занятия Пете ничего не дали.

Кюндингер же был прекрасным пианистом и неплохим учителем. В короткое время Петя существенно продвинулся в фортепианной игре и пополнил багаж музыкальных познаний. Уроки проходили по воскресеньям, заканчиваясь тем, что учитель с учеником играли что-нибудь в четыре руки. После чего Кюндингер оставался завтракать у Чайковских, а затем они с Петром шли в университетские концерты. Рудольф Васильевич считал ознакомление ученика с возможно большим количеством выдающихся произведений частью своей работы.

Видя увлечение, с каким сын отдался урокам, Илья Петрович решился спросить у учителя:

– Как думаете, не стоит ли Пете посвятить себя этому делу?

Кюндингер поколебался и твердо ответил:

– Не думаю, Илья Петрович. У Пети есть способности, но профессиональный музыкант… сами понимаете.

Илья Петрович кивнул. Он понимал. Он и сам предпочитал, чтобы сын продолжил юридическую карьеру. Положение профессионального музыканта в России было слишком ненадежным, связанным с множеством трудностей. Правда, к правоведческим наукам Петя не проявлял особого интереса – учился он прилежно, но выучивал строго необходимое, никогда не углубляясь в предмет. Зато музыкой занимался с увлечением и страстью. Даже одно время пел в церковном училищном хоре сольные партии и первый голос в ансамблях. Он обладал звонким сопрано, и хормейстер поручал ему наиболее трудные ответственные голоса и даже регентство.

После спевок в Белой зале Петр часто садился за фисгармонию и фантазировал на заданные темы. Товарищи указывали ему какую-нибудь мелодию, а он без конца варьировал ее. Их это забавляло, и они наперебой давали ему темы для фантазирования.

Пение в хоре нравилось Пете. Красота и торжественность православной службы, когда порой перестаешь понимать, на небе ты или на земле, производила на него глубочайшее

впечатление. Он пел первый голос в трио « » [12] , которое в архиерейской службе, происходившей в училищной церкви раз в год, поется тремя мальчиками в алтаре – в начале и конце литургии. Петя необычайно гордился тем, что принимал в ней участие. Тем более что по окончании митрополит, одним своим видом вызывавший трепет и благоговение, обязательно подходил к юным певчим со словами:

12

Многая лета, владыко (греч.)

– Благодарю вас, мальчики, вы прекрасно пели. Да благословит вас Бог.

И осенял их крестным знамением.

После службы их сажали за один стол с митрополитом и принцем Ольденбургским. Далеко не каждому выпадает такая честь, и, вернувшись домой, Петр с гордостью рассказывал родным о своих певческих подвигах и благосклонном внимании митрополита. Целый год потом он вспоминал чудный день и желал его повторения.

Не только Кюндингер знакомил Петю с произведениями известных композиторов. Подруга тети Лизы была замужем за учителем пения Пиччиоли, который через нее подружился с семьей Чайковских. Несмотря на огромную разницу в возрасте – Петру в то время было шестнадцать, а Пиччиоли перевалило за пятьдесят – между ними завязалась дружба на равной ноге, которая отразилась на музыкальном развитии Петра. Под влиянием Пиччиоли он полюбил итальянских мастеров, в особенности оперных. На этой почве он сдружился на старших курсах с Володей Герардом, который тоже любил театр.

Однажды молодые люди ходили на «Дон Жуана» Моцарта. Петр неплохо к тому времени знал эту оперу, слышав отрывки из нее еще на оркестрине в родном Воткинске, а позже разбирая с тетей Катей клавир, но что это было по сравнению с впечатлением от целостного спектакля! Он, не шевелясь и почти не дыша, просидел два часа, всем своим существом впитывая каждый звук, каждую нотку божественной музыки. Перед ним открылся мир художественной красоты, где витают только величайшие гении. В этом мире хотелось остаться навсегда, этот мир звал и влек его с непреодолимой силой, сопротивляться которой он не мог да и не хотел. Моцарт стал для него высшим идеалом, мерилом с которым можно сравнивать свои достижения. Их, правда, было пока еще не много, а точнее почти совсем не было, но у него все впереди. Петр впервые ясно осознал, что, чем бы ни пришлось в жизни заниматься, без музыки он не сможет существовать.

Внешне же он продолжал вести обычную для молодого человека его возраста жизнь: любил общество, ходил на балы, ухаживал за девушками. С неудержимой порывистостью страстной натуры он отдался легкомысленному отношению к жизни и казался просто веселым, добродушным и беззаботным малым без каких бы то ни было серьезных стремлений и целей существования, с приятным дилетантским талантом к музыке – не более.

***

В пятнадцать лет Саша покинула Смольный институт, чтобы полностью взять на себя обязанности хозяйки: Илья Петрович и Петр Петрович решили разъехаться, посчитав, что дальнейшее проживание вместе двух немаленьких семей слишком неудобно. Поселились на Васильевском острове в просторном уютном доме. В нужную минуту в Саше проснулась энергичная и сильная женщина, отлично справлявшаяся с выпавшей на ее долю трудной задачей.

В том году Петр впервые услышал имя Антона Григорьевича Рубинштейна. Однажды Кюндингер явился на урок рассеянный и невнимательный к гаммам и экзерсисам своего ученика. Удивленный состоянием учителя Петр спросил, что с ним случилось.

– Намедни я слышал пианиста Рубинштейна, который только что вернулся из-за границы, – мечтательно ответил тот. – Это гениальный человек! Он произвел на меня такое глубокое впечатление, что я не могу прийти в себя, и мне просто невыносимо слушать ваши гаммы, как, впрочем, и играть самому.