Музыка души
Шрифт:
Однако никакие трудности не могли разочаровать Петра в принятом решении, и он весело подшучивал над своей нищетой. В маленькой, узкой комнате, вмещавшей лишь постель да письменный стол, он был совершенно счастлив и покоен от уверенности, что теперь стоит на верном пути.
Видя рвение своего ученика, Рубинштейн все меньше и меньше стеснялся размерами задач. Любивший поспать Петр просиживал над ними ночи напролет и утром тащил только что оконченную, едва высохшую партитуру ненасытному профессору.
Дома он часто фантазировал за
– Ничего хорошего в этом быть не может!
Незадачливому свидетелю его излияний оставалось только ошеломленно смотреть вслед тут же сбегавшему музыканту.
Дабы сократить расходы и получить возможность расплатиться с долгами, отец на лето отправился к Саше в Каменку, взяв с собой близнецов. Петр остался один и, воспользовавшись приглашением Апухтина, уехал к нему в деревню Павлодар, Калужской губернии. Невероятно красивые пейзажи сразу покорили его. Но вскоре Алексей, соскучившись однообразием жизни, начал навещать разных приятелей, оставив Петра со своим отцом и братьями. Вынужденное пребывание в обществе почти незнакомых людей, бесцеремонность бросившего его Алексея вызвали возмущение. И даже красоты местной природы не могли сгладить негативного впечатления.
Осенью Петр вернулся в Петербург совершенно преобразившимся: от светского молодого человека не осталось и следа – с длинными волосами, одетый в собственные обноски прежнего франтовства. Легким подчеркиванием небрежности и бедности своего вида он хотел окончательно разорвать прежние знакомства – показать, что отныне не имеет с этими людьми ничего общего. Нашлось немало лиц, которые перестали кланяться ему, но все-таки большинство друзей признали в убогом виде своего прежнего любимца.
Отец вернулся из Каменки в сопровождении матери и сестер Льва Васильевича, познакомив с ними Петра. Александра Ивановна – бодрая добрая старушка со светлым умом и ясной памятью – встретила его тепло, как родного. Вдова декабриста, которая когда-то последовала за мужем в Сибирь, внушала ему безмерное восхищение и уважение. Он немедленно проникся симпатией к этой семье, часто у них бывал и вскоре стал своим человеком в их доме. Петр получал огромное удовольствие от рассказов Александры Ивановны о декабристах и Пушкине, который когда-то гостил у Давыдовых. Но особенно он сдружился с ее дочерями Елизаветой и Верой, поскольку обе сестры горячо любили музыку. С большим энтузиазмом он взял на себя роль их музыкального просветителя.
***
В числе немногих оставшихся светских друзей Петра был князь Алексей Васильевич Голицын. Он помогал ему найти уроки, часто звал к себе на роскошные обеды и ужины и, наконец, уговорил провести вместе лето в его поместье Тростинце, Харьковской губернии. Гораздо больше Петру
Никогда прежде он не бывал среди такого великолепия. Загородный дом князя больше напоминал белокаменный дворец, окруженный роскошным парком с красивейшими липовыми аллеями – настолько огромным, что в нем, пожалуй, можно было заблудиться. Что уж говорить о самом доме с множеством великолепнейших комнат и зал – гости могли и вовсе не встретиться друг с другом.
Понимая, как необходимо музыканту уединение, Алексей Васильевич не стеснял Петра обществом, и только в часы обеда и по вечерам он составлял компанию князю, остальное время проводя за работой и в одиноких прогулках по окрестностям. А какие там были окрестности! Кроме хозяйского парка, который и сам по себе вызывал восторг, неподалеку расстилались поля и луга, обрамлявшиеся вдалеке лесом. С детства страстно и восторженно любивший природу Петр с наслаждением отдавался прогулкам, забывая обо всем на свете.
Только однажды его уединение было нарушено: на его именины князь Голицин устроил настоящий праздник. Днем, после обедни состоялся торжественный завтрак. Петра поздравляли, пели «Многая лета», а вечером перед ужином, когда стемнело, имениннику предложили совершить прогулку в экипаже. Он пытался отказаться: он не любил такие прогулки, предпочитая ходить пешком в одиночестве. Но приглашения были столь настойчивы, что пришлось подчиниться. Шумное общество немного утомляло, но заботливое внимание окружающих было приятно. Кому же не понравится чувствовать себя любимым?
На лето всем ученикам композиторского класса задавалась крупная работа. В тот раз Петр должен был написать большую увертюру и сам выбрал для нее программой «Грозу» Островского. В Тростинце он ее и сочинил.
Оркестр он взял самый что ни на есть еретический: с большой тубой, английским рожком, арфой, тремоло в разделенных скрипках, большим барабаном и тарелками – все то, что решительно не признавал Антон Григорьевич. Со свойственным ему оптимизмом Петр надеялся, что под флагом программы эти отступления от предписанного ему режима пройдут безнаказанно.
Закончив партитуру, он отправил ее по почте Герману с поручением отнести Рубинштейну. Несколько дней спустя, когда Петр вернулся в Петербург и поинтересовался у друга, как директор принял его работу, тот ответил чуть ли не с обидой:
– Знаешь, никогда в жизни я за собственные проступки не получал такой головомойки, какую мне пришлось выслушать за чужой. Представь: прекрасное воскресное утро, Антон Григорьевич в самом добродушном настроении. Я отдаю ему твою партитуру и вижу, как по мере чтения он все больше мрачнеет. Наконец, он откладывает листы и заявляет: «Если бы вы мне осмелились принести такую вещь своей работы…» – и пошел пробирать на все корки. Я думал, живым от него не выйду!