Музыка Гебридов
Шрифт:
— Я видела отца и слышала, как он говорил, но я ни слова не разобрала. Я знаю, он пришёл из-за меня, — Амелия потёрла глаза и всхлипнула. — Что-то не так, и в этом виновата только я.
— Ах, девочка моя, что за странные вещи ты говоришь! Тебе снился сон!
— Но я видела его в зеркале, Магдалена.
Набожная женщина тут же перекрестилась и сжала в руке чётки, что всегда и всюду носила с собой.
— Забудь ты об этих ужасах, милая. Это просто очередной кошмар и всё тут! Попросим у доктора совета и какую-нибудь настойку, чтобы ты успокоилась…
Амелия лишь отмахнулась и поёжилась, поднимаясь с колен.
— Простите меня, графиня, ради Бога, простите, но хозяин проснулся и умоляет вас скорее прийти к нему! Он белый, словно снег, и наволочки и простыни вокруг него совсем влажные!
Амелия сорвалась с места и бегом направилась дальше по коридору, к большой хозяйской спальне. Рядом с постелью Джеймса Гилли уже находились его камердинер Филипп и двое слуг. Граф тяжело дышал, тихим голосом давая им некие указания, а когда приблизилась Амелия, жестом велел всем остальным удалиться. Она ещё никогда не видела его таким слабым, усталым и больным.
Что случилось с её покровителем и защитником за эти несколько месяцев, что она едва могла узнать его? Амелии вдруг стало так страшно приближаться к кровати, что она инстинктивно убавила шаг. Джеймс Гилли шёпотом попросил её подойти, и она пересилила себя. Босая, в длинной ночной рубашке, с распущенными рыжими локонами, Амелия осторожно присела на край постели. Граф Монтро заговорил с трудом, однако ясность ума он умел сохранить даже в самые тяжёлые минуты своей жизни, и вот теперь он произнёс именно то, что хотел сказать:
— Моя девочка, скоро я встречусь со своими родными и с твоими родителями. Если Господь будет милостив, я увижу твоего отца и попрошу прощенья за то, что не был с ним в его смертный час, как его дочь со мной… Надеюсь лишь, он простит, ибо я вырастил и воспитал тебя, как собственное дитя, и он бы гордился.
Амелия ощутила, как по её спине пробежала холодная дрожь, когда она увидела лицо мужчины в момент его откровения. Его слова ненадолго вернули её в детство, девушка изо всех сил пыталась удержать слёзы. Резким движением она вытерла глаза.
— Что с тобой, моя дорогая? Ты так бледна, и ты дрожишь… Нет, не печалься. Не грусти. Иначе мне не будет покоя.
Джеймс Гилли приподнял с постели руку, чтобы Амелия прикоснулась к нему, и она вложила в его ладонь свои пальчики.
— Больше всего я жалею о том, что не сумею поддержать твои начинания. Ты всегда была такой смелой, стойкой и… далёкой. Совсем, как твой отец.
При упоминании об этом призраке из прошлого Амелия испустила горький вздох. После недавнего кошмара ещё свежо было ощущение его присутствия рядом и эхо его сурового голоса.
— Всё, чего я желаю этой ночью… всё, что сделает меня счастливым в последние часы — это твоё обещание, Амелия. Обещание, что ты будешь жить с воспоминаниями обо мне и своих родителях. Твой отец хотел, чтобы ты помнила свой клан. Так живи и помни! С тобой и Сарой он никогда не исчезнет…
Короткий кивок её поникшей головки стал для мужчины ответом, и он продолжил, слегка сжав её пальцы в своей руке:
— Моя последняя воля заключена в завещании, Филипп передаст
Будто бы оглушённая Амелия неожиданно убрала руку; чужое холодное прикосновение словно обожгло её.
— Что вы говорите, дядя? — прошептала она, не веря своим ушам. — Вы же з-знаете, я не смогу этого сделать…
— Сможешь, Амелия. Ты должна.
— Нет, нет, нет…
— Томас Стерлинг одинок и несчастен. Кроме его службы у него нет ничего… и никого. Не отказывай в просьбе умирающему, дитя! Прими его руку и сердце…
Джеймс Гилли потянулся к ней, но девушка отклонилась, дёрнувшись, словно к ней приближался живой мертвец. На измождённом лице мужчины скользнула тень удивления, она же сменилась печальным разочарованием. Когда граф нежно назвал её по имени, Амелия упрямо покачала головой, опустив глаза. В нос вдруг ударил терпкий запах лекарства, девушка до боли прикусила губу, а когда подняла голову, в ужасе ахнула. Перед нею лежала покойная супруга дяди, графиня Гилли. Вместо потухших глаз — впалые чёрные дыры, кожа посеревшая и иссушенная, словно всю кровь из тела выкачали, а руки, лежащие на постели — две костлявые конечности, обтянутые кожей.
Амелия вскрикнула, метнувшись прочь, и кошмарное видение испарилось. Её дядя — её всепрощающий, добрый и мудрый дядя, обожавший её и во всём потакающий — был здесь и снова произнёс дорогое ему имя. Но дрожащая то ли в ознобе, то ли от негодования или страха Амелия отступала прочь.
Она вышла вон из спальни умирающего, не обратив внимание на камердинера и свою служанку, обратившуюся к ней с неким вопросом. Амелия ничего не слышала и не желала никого видеть. В её глазах застыли слёзы. Только когда в коридоре её руку крепко стиснули пальцы Магдалены, девушка очнулась от этого короткого забытья.
— Что ты делаешь, глупая? Ты хоть понимаешь, что творишь?
— Оставь меня! — воскликнула Амелия и попыталась вырваться, но нянька настойчиво удерживала её за запястье. — Он умирает, Магда! Он умирает! Он бросает меня одну и всё, о чём он может думать — это его дурацкое завещание! Да будь оно проклято! Как он может так поступать со мной?
— Сейчас же вернись к своему дяде и скажи ему то, что он желает услышать! Не будь эгоисткой, побойся Бога! В последний час дай ему покой! Что же ты творишь, безбожница?! Ты хочешь повторить то, что сделала со своей несчастной тёткой перед её кончиной?
— Я ничего не сделала!
— Вот именно!
Тогда Амелия закричала, громко и надрывно, так что Магдалене пришлось ударить её. Пощёчина получилась хлёсткой и сильной, и девушка схватилась за покрасневшую щёку, уставившись обезумевшим взглядом перед собой.
— Боже, помоги этой несчастной! — произнесла Магда, прижав руки к груди, и поспешила в графскую спальню.
Амелия вернулась в свою комнату и заперла дверь. Она взглянула в зеркало, но увидела там лишь своё отражение — опустошённый и невесомый бледный призрак. Затем уселась на пол возле постели, прижала ладони к ушам и закачалась из стороны в сторону, желая лишь одного: чтобы вихрь голосов в её голове поскорее стих, чтобы они все оставили её в покое. Но они не уходили, и она слышала их безумные речи, распознав в этой какофонии голосов только одно слово: «peacach».