Музыка и тишина
Шрифт:
— Это то, чего нам так не хватает в Дании, — говорит Король. — Чтобы люди вновь полюбилисвою работу.
Перед Королем Кристианом раскладывается великое множество образцов разнообразной бумаги. Его руки нежно поглаживают их. Он подносит их к лицу, вдыхает их запах. Про себя он отмечает, что Синьор Понти проявляет ловкость фокусника, всякий раз извлекая из коробки еще более роскошные папки, нежели те, что появлялись раньше, и раскрывая их грациозным движением рук. Кристиану это доставляет такое же удовольствие, какое доставило бы новое, хорошо отрепетированное развлекательное представление. И действительно, когда коробка наконец опустела
Он распоряжается принести гостям вина и карту Ютландии и разворачивает ее перед Понти и Франческой.
— Леса! — объявляет он и, проводя по карте рукой, отмечает про себя шероховатость датского пергамента, хоть ему и нравятся яркие краски, которые выбрал художник. — И многие из них принадлежат мне. Земли короны, дворянство не вправе претендовать на них.
Итальянцы с изумлением смотрят на множество крошечных деревьев изумрудного цвета, которыми картограф покрыл половину земли, на обилие озер и рек, словно спутанное аквамариновое ожерелье, стремящих свой путь через бескрайние лесные просторы.
— Поезжайте в Ютландию, — говорит Король. — Видите, какое там великое множество лесов и воды. Я пошлю с вами землемера. А потом вы вернетесь и скажете мне, можно ли производить из датских деревьев Carta Ponti Numero Due и Numero Uno. Меня интересует бумага только этого качества — от которой моя собственная каллиграфия потеряет голову. Если вы сможете делать ее, я дам вам патенты на ваши фабрики, и мы договоримся, какая часть прибыли будет вашей, а какая моей.
Синьор Понти сияет. Он уже видит водяной знак Понти на Датских Государственных документах, на альманахах и нотных станах, на афишах и архитектурных проектах, на форзацах ученых книг, на любовных письмах и завещаниях. Он уже лелеет восхитительную надежду, что слово «Понти» станет синонимом прекрасной бумаги, про которую датчане со временем будут говорить: «Сударь, принесите мне лист понти», или «Несчастный влюбленный скомкал лист понти и бросил его в огонь».
Король тоже улыбается. В мыслях у него светло. Словно он уже начал на чистом листе бумаги записывать будущее, из которого неожиданно исчезли сердечная боль и бедность.
Вдовствующая Королева София в своем погребе.
Она, как всегда, закрыла за собой тяжелую дверь и со свечой в руке медленно идет вдоль ряда бочонков с вином, проверить, сможет ли она запомнить, что скрыто в каждом из них.
Ее монеты — золотые далеры, розенобли {98} , серебряные далеры, серебряные скиллинги {99} — были терпеливо рассортированы, небольшими кучками по несколько штук положены в мешочки из свиной кожи, перевязаны и запечатаны воском. Затем мешочки на сутки клали в воду, проверить, протекают они или нет. Те из них, которые воду пропускали, открывали, снова запечатывали и один за другим укладывали в бочки.
И наконец наступал момент, подтвердивший редкостную изобретательность Королевы. В бочки наливали вино.
Королева София отважилась позволить своей звонкой монете лежать в мягких мешочках, погруженных в жидкость, зная, что, даже если кожа со временем истлеет, а деньги потускнеют, цена их не изменится. Более того, гниет кожа или нет, выщелачиваются мельчайшие частицы драгоценного металла или нет, можно было определить самым простым способом: нацедить немного вина и понюхать.
Итак, Королева ставит свечу. Держа в руке маленькую чашку, она наклоняется над первым бочонком и нацеживает в нее немного вина. Затем подносит к носу и нюхает букет то правой ноздрей, то левой, то правой, то левой. Вино не может сгнить. Оно либо испортилось, либо нет; а об этом Королева способна судить не хуже любого знатока из Бургундии.
Вино пахнет лесом и плодами лета. Оно хранит запах далекого прошлого, того времени, когда на Парадных банкетах и в религиозные праздники мужчины с вожделением поглядывали на ее золотые волосы. И все эти хорошо запомнившиеся запахи чисты, в них нет никаких примесей.
Королева выплескивает вино, подходит ко второй бочке, наливает и снова нюхает. Она проверяет пять бочек, и во всех вино так же хорошо, как раньше. Из последней бочки она наливает чашку до краев и выпивает ее до дна. Смелость Королевы оправдала себя. Во влажной тьме бочек мешки лежат в целости и сохранности.
Королева София снова берет свечу.
Она проходит за бочки и снимает со стены железный прут. Свеча вновь оказывается на покрытом смолой и пылью полу, и Королева принимается осторожно соскребать смолу, словно она крестьянка с мотыгой в руках, а пол — клочок земли, на котором растут ценные посевы.
В погребе слышится шуршание, и, занимаясь своей работой, Королева надеется, что это мыши, а не крысы устроили здесь свои зимние логова. Но сегодня ее ничто не может напугать. Ее находчивость и решительность надолго обеспечили ей душевный покой, а волнение, которое ее охватывает, когда через несколько минут работы с металлическим прутом под слоем смолы появляется волшебный блеск золота, по силе и страстности сравнимо лишь с волнением, что испытывали любовники Королевы, касаясь ее соломенных волос.
Смола и пыль не только покрывают слитки, но и скрепляют их, как строительный раствор. Там, где раньше лежал кирпичный пол, теперь лежит пол золотой. Именно на нем стоял Король Кристиан, когда приходил искать сокровища Королевы Софии.
Королева выкапывает один золотой слиток, тряпками счищает с него грязь и, спрятав его под юбками, поднимается в свою спальню и запирает дверь на ключ. Она ложится в постель, кладет слиток на живот и принимается нежно его поглаживать.
Это действо, это поглаживание золота так успокаивает, что Королева София быстро засыпает. Голоса, которые она слышит во сне, но не может назвать по имени, спрашивают, что она купит или достанет в обмен на свой слиток, и она отвечает, что хочет купить счастье, но не знает его точных очертаний и формы. «Возможно, — осведомляются знакомые, настойчивые голоса, — точные очертания и форма счастья — и есть сам слиток?»
Она просыпается, смотрит на золотой кирпич и окончательно утверждается в мысли, которая посетила ее некоторое время назад, — ничто и никогда не принесет ей большего удовлетворения, чем то, что здесь и сейчас тяжким грузом лежит на ее стареющем теле. Прошло то время, когда золото можно было обменять на нечто более прекрасное, чем оно само.
Тем временем Вибеке Крузе сидит за французским письменным столом в своей комнате в Боллере и, кусая губы, словно ребенок, прилагает невероятные усилия, чтобы закончить упражнения по чистописанию, которые задала ей Эллен Марсвин.