Музыка из окна

Ваншенкин Константин Яковлевич

С японского

Ты так уставала, Что мне было жаль будить тебя Даже лаской. Я очень скучал по тебе, Пока ты спала.

Молодой голос

Вновь былые поступки, Поднимая на щит, Выразительно в трубке Женский голос звучит. Между дел иль на ложе В том его торжество, Что он явно моложе Губ, исторгших его. Не глаза и не руки — Рядом с блеском седин У забытой старухи Прежний — голос один.

Переписка

И

вмиг за трюмо, А может, на полку Засунуть письмо, Прочтя втихомолку. А вскоре с огнем Не сыщешь средь пыли, Поскольку о нем Вы тут же забыли. Ответы не в счет — Давнишняя дата… И кто-то не ждет, И ждал ли когда-то?

«Окошки чуть голубоватей…»

Окошки чуть голубоватей, Чем были, может быть, за миг. Доскрипывание кроватей, Долюбливанье нас самих. Ведь скоро — никакой пощады, Лишь утро с беглостью примет. Заборы длинные дощаты Или их даже вовсе нет.

«Женская голова…»

Женская голова В папильотках. А внизу-то: раз-два!..— Строй в пилотках. Впрочем, ждет лишь одно. Слышь, пехота? Вскинуть взор на окно Неохота. Но вверху-то сто лет Вьется локон. И воякам вослед — Взгляд из окон.

«Но, Боже мой, скажи на милость…»

Но, Боже мой, скажи на милость, Куда б ты ни был занесен, Что трепетнее сохранилось, Чем ласка женщины сквозь сон? И многого иного слаще, Зимою или по весне, Не откровенность общей страсти, А слитный шепот в полусне.

Купание

Задумчива и хороша, Лишь брови чуть сдвинула, К воде подошла не спеша И все с себя скинула. Ожгло холодком по груди. Чуть скрипнула камушком. — Не женится он, и не жди! — Услышала рядышком. Так баба сказала одна — Как водится, надвое, Тем более, если она Нагая и наглая. Стояли недвижно леса, Но двигалась фабула. А с листьев холодных роса Медлительно падала.

Женское

Как тогда, в иные дни, Я опять с тобой побуду. Ты приляг и отдохни, А я вымою посуду. Вновь столетник на окне, По-научному — алоэ. Вечер. Чайник на огне. И — ненужное былое. Так случилось — даже снедь Из того же магазина. Но успела потускнеть Бедной памяти пластина.

Ласка

Пристрастие к слезам Послужит ли уроком? Обиделся — и сам Обидел ненароком. Но не желала зла Всему, что сердцу мило, Тихонько подошла И ласку применила.

«Какие женщины в пейзаже…»

Какие женщины в пейзаже, На фоне скверов и морей! Готов понять и тех, кто даже Моложе дочери моей. Но

в самом беглом разговоре Я замечаю в тот же миг, Что я, пожалуй, не в фаворе, О чем не скажут напрямик. Приветливые как вначале, Уходят, галькою шурша. И слабым отзвуком печали Мгновенье тешится душа.

Разлюбившая женщина

Не любит — это факт, Хоть есть еще и такт, В дожди и в стужу Привычка к мужу. Но что мешает ей Смотреть вокруг смелей, Коль чувства нету К сему предмету? И все ж иная нить Мешает изменить: Порой стыдливость, Порой брезгливость.

«Он слабо говорит…»

Он слабо говорит, Лежат в подглазьях тени, Взъерошен и небрит, Всю жизнь на бюллетене. Но блещет торжество Из допотопной были, Где женщины его С готовностью любили. Был прочих не хужей, Гулял себе — а там уж Две бросили мужей, А три не вышли замуж… В глазах довольный свет, Горящий непреложно. А было или нет — Проверить невозможно.

«На планете такой голубой…»

На планете такой голубой Человек пребывает фатально В чреве матери вниз головой И под холмиком — горизонтально. Но покуда навеки не стих И едва лишь пожаловал в плаче, Быть считается нужным как штык И способствовать этой задаче.

«Никогда в чащобах этих…»

Никогда в чащобах этих Зверь не думает о детях С той естественной поры, Как убрались из норы. Цель — с природой расплатиться! О птенцах забыла птица В тот счастливый миг, когда Упорхнули из гнезда. Начинают все сначала, Лишь бы в сердце кровь стучала, Смутно радости суля. Начинают все с нуля! Средь степей, в речных излуках Зверь не ведает о внуках И о правнуках своих В чащах мрачных и сырых.

«Возле Ялты когда-то…»

Возле Ялты когда-то Стоял туман. Плыли тучи космато. Маяк дремал. Огоньки в ресторане. Пустынный пирс. И кораблик в тумане Забыт, как Фирс.

«Я проснулся от птичьего гвалта…»

Я проснулся от птичьего гвалта. Сразу сна ни в едином глазу. Осторожно ворочалась Ялта Сквозь разрывы тумана, внизу. Словно звуки, продленные в эхе, Многократно: — Э-гей! О-го-го!..— Возникали привычные вехи В новом утре, в просторах его: Православная церковь, а ниже — Санаторий, гостиница, мол, И еще заслоняли они же Пляжа здешнего крупный помол. Но главнейшая утра примета — Проступал над молочностью вод Ожидаемым знаком привета Появившийся вновь теплоход. Виды эти дыханье спирали, И, как слову, входящему в речь, Захотелось но горной спирали К морю маленькой капелькой стечь.