В Коктебеле на пляже мужскомРазговоры велись без поправок.А волна добиралась ползкомДо беспечно оставленных плавок.Там Зенкевич, Каверин и Крон,И Ямпольский, и тот же ИвановВ жизнь смотрели с различных сторонСо своих деревянных диванов —Топчанов. А соленая пыльНе спеша оседала на коже.Моисеев, Герасимов, Миль,Разумеется, были там тоже.Там все было тогда без прикрас,И я, вроде мальчишек сопливых,Слушал новый подробный рассказМежду двух краткосрочных заплывов.Нынче что там? Наверное, рок,Что ликует наивно и грубо,Заглушая
давнишний урок —Будни мудрого голого клуба....Я задремывал, и в полуснеМне сознанье слегка будоража,Оставалась чуть-чуть в сторонеДымка близкого женского пляжа.
«Прошло всего лишь три десятка лет…»
Прошло всего лишь три десятка лет,Как бы подобных мигу,И никаких препятствий больше нетПечатать эту книгу.А ведь кому-то в прежнее житьеСтояла костью в горле.Но отошли гонители ее,Хулители померли.А те, что сохранились до сих порИз той суровой были,Про жесткий отзыв свой и приговорПочти уже забыли.
Видение
Грозища стихла,И, словно вор,Кот ростом с тиграВошел во двор.Минуя заросль,В дверях возник.Так показалосьВсего на миг.Над гребнем хижинСкользнула тень…Как был униженЯ страхом тем!
«У экрана вновь сидим…»
У экрана вновь сидим.Вечереет. Длится лето.Сигаретный вьется дым.Погромыхивает где-то.В телевизоре тот гром —В Барселоне на футболе —Или близко, за окном,В затуманившемся поле?Непонятно, где гремит,Угрожая иль со скуки,Чья трава и чей гранитОтражают эти звуки.Словно главные призы,Ливнем полные и градом,Две далекие грозы,Оказавшиеся рядом.
«В том пасмурном марте…»
В том пасмурном мартеНе знал среди ночи и дняО близком инфаркте,Уже поджидавшем меня.О подлой засаде,Ударившей прямо в упор.О первой досаде,Оставшейся, будто укор.…Все глухо и сонно,Пока пребывает в тишиСейсмичная зонаВсегда напряженной души.
«Как будто выполняя уговор…»
Как будто выполняя уговор,К тебе приехав, пил тогда за здравиеТвоих людей, долин твоих и гор,Запавшая нам в душу Югославия.Моя любовь и радость, и вина,И сбывшиеся добрые пророчества.…Мальчишеские женщин имена.Фамилии, похожие на отчества.
«Берез рассеянная толпа…»
Берез рассеянная толпа,Передвечерняя даль туманная,Где вьется узенькая тропа —От узнаванья до понимания.И хочется бережно сохранитьТо, чем душа постоянно лечитсяБезмерно тонкую эту нить —От человека до человечества.
Плач о грузинском футболе
Много лет назадПожелал начатьсяТот чемпионат,Где блистал Пайчадзе.Нет, не громких словЖдали от тбилисца,А ушат головДолжен был пролиться.Молод и умен,Был он полон светом,И каскад именНизвергался следом.Всех не перечестьИз прошедшей были.Мужество и честьСвойственны им были.Групповой портретС отсветом утраты.Каждый
здесь — атлет,Все почти — усаты.За красивый гол,Сколько их ни тискай,Где тот склон и долИ футбол грузинский?..
Лыжня
Ослепительный росчерк лыжни,Наслажденье от легкого бега.На ходу зачерпни и лизниХоть немножко январского снега.В поле ходит поземка, пыля.Время жесткое многое стерло.Но дистанции этой петляЗахлестнула пожизненно горло.Я подробно ее сберегу,Я на прошлое памятью падок.Возле школы, на синем снегу,Роща лыжных бамбуковых палок.Давней юностью сдунуты с парт,Нынче смотрим растерянным взглядом:Оказалось, что финиш и стартДля удобства находятся рядом.
Воспоминание
И вновь, живя в былой стихии,Кому-то вымолвишь: — Прости!..Воспоминания иныеОбуглить могут до кости.Внезапный повод отдаленныйВдруг заставляет в миг такойСхватить тот провод оголенныйНезащищенною рукой.
В ту пору
Еще поэты, не жалея сил,Писали о космическом полете.А «Новый мир» в ту пору выходилПока еще и в твердом переплете.Еще казалась крепкою казна,Еще с войны побаливали раны.Еще открыты были допозднаШашлычные, кафе и рестораны.Пожалуйста, возьми и посети!Но деньги в пальцах редко шелестели.Менялся курс: один не к десяти,А к тридцати, наверное, на деле.Но жизнь сводила все еще с ума,И листопад кружился по спирали,И звонкою была еще зима,И снег еще исправно убирали.
Слуцкий
I
Как Пушкин в Болдине — вот такПисал количественно СлуцкийВсегда, и даже средь ватагПоклонников. На всякий случай.Он не жалел на это сил,Но и теряя время даже,Ни одного не пропустилСобранья или вернисажа.Ему не требовались, нет,Экскурсоводы или гиды.Не пропустил за жизнь поэтПремьеры или панихиды.
II
Вновь читаю Слуцкого подборкуНочью, на завьюженной версте.Многие пошли уже под горку,Слуцкий до сих пор на высоте.У меня такое впечатленье,Логике жестокой вопреки,Что еще другое поколеньеНовые прочтет его стихи.Он великим был чернорабочим,У него невиданный задел,Он еще к тому же, между прочим,Кой-кого и за душу задел.Знаю: что случилось — не поправить,Но потом искуплено судьбой.Боря, я хочу тебя поздравить,Восхититься искренне тобой.Просто удивительно: у Бори,Как всегда его я называл,Столько скрытой горечи и боли,И доныне бьющих наповал.Беспримерный Слуцкого феномен:Уймы строк, и автор в их кольце.Боря, я хочу набрать твой номер.Помнишь, тот, с добавочным в конце?
«На акватории рижской…»
На акватории рижской,Словно поднявшись со дна,Мачта тонюсенькой рискойВ зыбком просторе видна.Мачта рыбацкого суднаИли каких субмарин.В море пустынно и скудно,Марево как стеарин.Редкую эту приметуВсячески пестует взгляд.Но чуть отвлекся — и нету.Воды безлюдием злят.Впрочем, сидел бы я в нише,Воспоминания стриг,Если б не этот — возникшийИ потерявшийся штрих.