Музыка ножей
Шрифт:
— Меня обвинили в преступлении, которого я не совершал. — Коган иногда заглядывает в бумажку, лежащую на трибуне. — Глупо говорить, что я верил: справедливость восторжествует. Тем из вас, кто поддерживал меня в этот трудный период, я хочу сказать: вы были правы, справедливость действительно восторжествовала. Однако мне очень жаль, что история закончилась так печально.
До того, как это случилось, я работал заведующим отделением травматологии. Некоторые из моих пациентов были хорошими людьми, некоторые — плохими, в большинстве было понемногу того и другого. В нашем деле есть свои правила. Мы следуем этим
Я с самого начала был уверен в том, что Кристен — хорошая девочка. Я спрашивал себя, почему она написала в дневнике неправду, и находил единственный ответ: она считала, что писала правду. Она верила в то, что придумала сама. Она придумала красивую историю, чтобы никто не мог у нее эту сказку отнять. Мне очень жаль, что я не мог вмешаться. Не мог убедить ее жить дальше. Не мог убедить, что все не так страшно. И за это мне хотелось бы извиниться перед ее семьей, пережившей за последние несколько недель куда больший кошмар, чем я.
Полиция рассказала, конечно, Когану об их основной версии. Два студента изнасиловали Кристен. Однако это еще предстоит доказать. Одно дело — секс на вечеринке. Изнасилование — куда более серьезный зверь. А теперь один молодой человек мертв, а другой едва помнит, кто он вообще такой, уж не говоря о том, кто такая Кристен. И разобраться в этом деле будет очень сложно. Даже несмотря на то, что в компьютере Джима они нашли его неотправленные любовные письма, адресованные Кристен.
Даже Кройтера пресса уже достала. Его охватило отчаяние. Число преследователей множилось прямо на глазах. Этим утром он вышел из дверей собственного дома и напустился на репортеров.
— Убирайтесь вон с моего газона! — заорал Билл на съемочную бригаду новостного канала. — Нам с женой нечего вам сказать. Пошли вон!
Через неделю начинаются аресты. Джозефа Грина и Дуайта Джонсона, владельцев салона красоты в Ист-Пало-Альто, обвиняют в сутенерстве и содержании подпольного публичного дома, предлагающего услуги как совершеннолетних, так и несовершеннолетних проституток. Заодно с ними арестованы еще двенадцать женщин. В тот же день задержаны за незаконное хранение и продажу оружия и наркотиков Линкольн Баркли и Джейми Пулидо.
Все эти аресты тщательно срежиссированы отделениями полиции Менло-парка и Ист-Пало-Альто для того, чтобы показать, как оперативно они работают, как борются с преступностью в своих районах. И заодно подчеркнуть, что Воткинс был трудным подростком. Однако имидж чуть ли не члена банды, который они попытались создать сразу после происшествия, плохо сочетается с фотографиями чистенького, ухоженного мальчика, появившимися в прессе. И характеристиками друзей-студентов: умный, обаятельный, всеми любимый. Для того чтобы доказать его вину публике, нужны аргументы повесомее, и Мэддена уже начинают обвинять в том, что он застрелил мальчика ни за что ни про что. И тогда полиция решается на следующий шаг. Они безыскусно сливают в прессу доказательства того, что Воткинс занимался сексом с проститутками, покупал и продавал амфетамины и другие наркотики и был на короткой ноге с поставщиками оружия.
Всего этого не потребовалось бы,
Но неожиданно оказалось, что Мэдден не желает в этом участвовать. Он сообщает Пасторини и Хартвик, что последнее, чего бы ему хотелось, — прочитать о себе еще одну дурацкую статью, восхваляющую его за мужественное преодоление собственного увечья.
— Мне есть что сказать, Пит, но им это не понравится, — объясняет старшему инспектору Хэнк. — И нашему начальству тоже. Ничего хорошего и доброго в моих словах не будет.
— И что же ты хотел бы сказать? — спрашивает Пасторини.
Мэдден колеблется и все-таки продолжает:
— Между нами, Пит, то, что я застрелил пацана, и… — Он смущенно замолкает.
— Ну? — торопит его Пасторини.
— Знаешь, когда я в парке дока спасал, а потом Джима вез в больницу, короче, вся эта кутерьма… В общем, что-то у меня в душе перевернулось. Я все думал о том, как Коган себя повел. Этот сопляк чуть ему всю жизнь не загубил, а он ни секунды не колеблясь делает все, чтобы спасти его. И переживает, да еще как! Не знаю, Пит. Вот так живешь-живешь, надеясь отомстить, а оказывается, что жить-то надо было по-другому. Совсем по-другому. Меня эта история аж до печенок пробрала.
Пасторини изумленно смотрит на Хэнка:
— Ты перед ним что, извинился, что ли?
— Нет. Но поблагодарил.
— За что?
— За то, что он — хороший врач.
— Как трогательно!
Мэдден улыбается:
— А кстати, Пит!
— Чего тебе?
— А ну-ка скажи «шире ширинку».
— Зачем это?
— Ну скажи!
— «Шире ширинку», — говорит Пасторини.
Мэдден снова улыбается:
— Еще раз.
— «Шире ширинку».
Мэдден ухмыляется от уха до уха.
— Офигеть! Эй, Биллингс, — кричит Пит в полуоткрытую дверь, — иди сюда скорее. Я тебе такое покажу!
На следующий день Коган открывает газету и читает небольшую статью с заголовком «Инспектор по-прежнему хранит молчание». Полстатьи автор опять пережевывает уже давно всем известную информацию о Мэддене — о его увечье, об изнасиловании, дальше идет интервью начальника отдела Хартвика.
«Инспектор — человек скромный, — говорит Джил Хартвик, — однако хранит молчание в этой истории со стрельбой он по иной причине. Мэдден считает, что доктор Коган, а также другие врачи и медсестры больницы Парквью, спасшие жизнь Джиму Пинклоу, и есть настоящие герои. Они и вправду совершили подвиг. А он всего лишь нажал на курок».
Какое-то время Коган и сам верит в то, что сделал хорошее дело. Он знает, что это ощущение скоро пройдет, однако сейчас, пока оно еще тут, он доволен собой, как не был доволен с той самой игры, когда провел лучшую подачу в своей жизни. На последнем курсе университета. В единственном матче, который ему удалось отыграть от начала до конца.