Музыкальная шкатулка Анны Монс

Лесина Екатерина

Подарок был для любимой женщины, а после ее смерти — в теории — он отошел к наследникам, которые Перевертню вовсе не казались достойными обладателями шкатулки. Вот только забрать подарок сложнее, чем то, что было передано во временное пользование. И Перевертень солгал.

Ему это в любом случае не помогло, но…

Тогда кто убил Ольгу? А Игнат почти не сомневался, что это было убийство. Уж больно своевременно эта смерть пришла!

— И когда это случилось?

— Ну… — Герман наморщил лоб. — Где-то за неделю до маминой смерти. Она мне эту шкатулку подержать дала, все говорила и говорила…

— А в тот день произошло что-то…

необычное?

Герман хмыкнул и прищурился:

— Ты тоже не веришь в несчастный случай? Самое необычное, что бабка верит, и истово.

Это действительно, мягко говоря, необычно. И даже подозрительно! Кому-кому, а Луизе Арнольдовне скорее подходит роль обвинителя, причем не столь уже важно, есть ли для обвинений реальная почва. В данном случае она была.

— А она ж не дура… Вот почему маман одна оказалась? И кофе этот, который никогда не пила… а бабка как раз кофе любит. Именно того сорта, который маман заварила. Для кого другого она бы на кухню не пошла, а вот бабке не посмела бы отказать. — Тяжело вздохнув, Герман одернул штанину. — Она думает, что у меня в голове ветер гуляет… может, и гуляет, но я не слепой и не глухой. Перевертню невыгодно было мамку убивать. Он, конечно, мерзкий тип, и мне не нравился, но… она снова была счастлива. А остальное — так ли важно?

Для кого-то было важно, и настолько, что этот кто-то пошел на убийство.

— Вообще, эта история у меня из головы не идет. Я и бабку люблю. Она хоть и командовать горазда, но ведь все — ради семьи… и близкий человек. И маман — близкий. И как быть, когда все вот так… мерзко складывается! Я думал нанять кого-то. Ну, там, ради правды, а потом подумал… кому станет от этого легче? Выясню я, что бабка маман с лестницы столкнула, мало ли, поссорились они, или дочь ее из себя вывела. И что? Как мне дальше в глаза ей смотреть? Забыть все? Или мстить ей начать, как в романе?

Сейчас Герман выглядел старше, пусть возраст и не придал ему ни толики солидности. Но за щенячьим, дурашливым выражением его лица проглянуло вдруг другое — жесткое, холодное.

Он — внук своей бабки.

— Поэтому я и оставил все как есть… но если тебя тянет в этом покопаться, то — пожалуйста. — Герман запрокинул голову и закрыл глаза. — Сначала позвонила бабка. Первая странность! Обычно она мне звонит, чтобы отчитать, а тут вроде наоборот, похвалила… мол, я за ум браться начал, работать. Вот только работал я не больше обычного, так, на месте присутствовал и кивал-поддакивал, когда полагается. Но она долго распиналась о том, что я делаю успехи и, значит, буду достоин возглавить семейное дело… когда-нибудь. Можно подумать, она решится выпустить вожжи из рук! Ну, и добавила, что, типа, уезжает она на пару дней… куда? Говорила же, куда. А я не запомнил.

— Она обычно предупреждала об отъезде?

— Вот! — Герман поднял палец. — Никогда. И тут вроде не предупреждение это было, а так, вскользь: мол, если понадоблюсь, буду на связи… зачем? Потом — Летка, с истерикой. К ней этот… тип приходил. И требовал, чтоб она шкатулку вернула, а Летка шкатулку не брала. Она неплохая девчонка, только без царя в голове. И точно — не брала.

— Откуда знаешь?

— А ей это старье без надобности. Ну вот серьги, или там перстень, или другие цацки — тут да, могла бы, не по злому умыслу, а просто поносить. Маман никогда не жалела этой ерунды. А на кой Летке шкатулка?

— Продать.

— Кому? Это ж антиквариат, его первому попавшемуся не всучишь.

И мне сомнительно, чтоб у сестрицы знакомые нужные имелись. Ювелирка — вопрос другой, ее подружке загнать можно или кому-то из тусовки, там вечно хватает охотников прихватить чужую цацку на халяву. Нет, если б Летке нужны были деньги, она бы мамкин сейф подчистила.

— А она знала пароль?

— Маман его на бумажке записывала, а бумажку прятала за раму картины. Память у нее была — ни к черту. Но, уверяю тебя, сейф не тронули. Рубиновый гарнитур остался на месте. И деньги, которые на хозяйство были отложены, тоже. А шкатулочка исчезла. Только, говорю, Летке она без надобности.

Звучит убедительно. Игнат попытался представить Виолетту в роли торговца антиквариатом. Не получалось. Она и правда скорее деньги бы взяла.

И шкатулка пропала еще до убийства.

Кто ее взял?

— Дальше еще веселее. Светка вдруг очнулась.

— Вы с ней поддерживаете отношения?

— Ну… как сказать, поддерживаем… Она — хабалка. Нет, я понимаю, что сестра, пусть по матери, что у нее жизнь тяжелая была, ей и сейчас несладко приходится, но… я ей деньжат подкидывал. И Летка. И мамка, как оказалось… и не сказать, чтоб совсем уж копейки, хватило бы, чтобы в нормальную хату переехать и собой заняться. Так нет, она ж привыкла жилы тянуть. Звонит и начинает жаловаться… ноет, ноет, все нервы вытянет, а потом все к одному сведется — деньги нужны.

И, надо полагать, Герман ей платит исключительно ради собственного спокойствия.

— А тут вдруг она заявила, что мы станем большой и дружной семьей, что у нее будут такие же права, как и у нас с Леткой. Мол, скоро свадьба…

— Как скоро?

— Она сказала, что вечером, — Герман потер глаза. — Вечером они должны были расписаться. Понимаешь?

— Не до конца.

— Перевертень — не маман, у него был характер, пусть и не такой, который бабке по вкусу пришелся бы. Конечно, выглядел этот тип убого, но, судя по его глазам… эта убогость — маска. И вот представь: маман с ним расписывается, он становится законным мужем и… будет сидеть тихо, проедая те копейки, которые бабка для маман выделяла? Сомневаюсь. Нет, он бы захотел большего. И сумел бы этого добиться. Но вот чтобы бабка упустила хоть крупицу власти…

Неотвратимость их столкновения была очевидна.

— Я думаю, что Светка не удержалась и звякнула не только мне… например, Летке, которая жуть как не желала нового папочку. Пугал он ее. Или бабке, Светка ее крепко недолюбливала. Не отказалась бы, думаю, от мысли кровь ей попортить.

Теперь картина складывалась совсем иная.

Перевертень сделал бывшей супруге очередное предложение, и Ольга его приняла, решив, что старая любовь зацветет свежим цветом, благо прежние препятствия исчезли.

Но прошлый опыт ей подсказывал, что о свадьбе грядущей стоит помалкивать. Игнат не мог не согласиться с тем, что, с учетом характера Луизы Арнольдовны, решение это было верным. И если бы не Светлана с ее жаждой триумфа, у них бы получилось расписаться тихо.

Итак, Светлана звонит Герману, а потом или его сестре, или бабке.

Та, естественно, не слишком-то рада подобным новостям и… что? Она звонит дочери? Требует встречи? Или отсылает прислугу — Игнат подозревал, что в Ольгином доме к мнению старухи прислушивались куда охотнее, нежели к хозяйскому. Разговор грозил обернуться скандалом, а Луиза Арнольдовна не была настроена выносить сор из избы.