Музыкальная шкатулка Анны Монс
Шрифт:
Полиция прибыла быстро, и «Скорая» тоже. Констатировали смерть.
Конечно, медицинское заключение будет сделано позже, но… да, с довольно высокой долей уверенности можно сказать, что нож в груди — достаточно явная и веская причина.
Игната допросили.
И Ксюшу.
И прочих соседей, включая старушку с вязаньем, которая вдруг стала глухой, слепой и полубезумной. Она громко что-то говорила, путаясь в словах, отмахивалась и то и дело повторяла, что ничего не слышала. Вообще, никто здесь, несмотря на тонкие перегородки, ничего не слышал.
Когда полиция
— Кто еще приходил к Светлане?
— Ась? — Старушка на купюру покосилась, но из образа полубезумной не вышла.
— Я не из полиции, мне просто надо знать. Ответите, дам еще столько же.
— Идем, — подобрав вязанье, которое, как подозревал Игнат, являлось частью образа, старуха бодро заковыляла по коридору. Жила она в крохотной комнатушке, вовсе лишенной окон, в компании столь же древней, частично пооблезшей кошки, которая к появлению гостей отнеслась с полнейшим равнодушием.
Хвост — и тот у нее не шелохнулся.
— Садись, — велела старушка совсем иным тоном. — И ты тоже, девка. Нечего в дверях маяться.
Ксюша послушно присела на старенький табурет, клеенкой обтянутый. В комнате было чисто, лишь на старом пледе виднелись клочья кошачьей шерсти.
— Издохнет скоро, — старуха села на топчан. — И я следом. Так чего тебе про Светку рассказать?
Она протянула руку, и купюра исчезла в ее широком рукаве.
— А все, что знаешь.
— Я много знаю.
Вовсе не слепая она. Яркие глаза, живые, и лицо, несмотря на морщины, хранит следы былой красоты.
— Может, и про отца ее вспомнишь?
— Может, и вспомню, — согласилась старуха. Она вытащила трубку и кисет. — Только это дороже станет.
— Договоримся.
Чутье Игнату подсказывало, что этот свидетель будет из числа полезных.
Сонечка приехала в город из деревни.
Это было непросто, поскольку деревня выпускать Сонечку не желала, держала ее обязательствами и паспортом, запертым в сейфе председателя колхоза вместе с другими паспортами. И если бы не Сонечкина смелость вкупе с некрестьянской ее внешностью — была она диво как хороша, — судьба ее сложилась бы иначе. Вероятнее всего, Сонечка до скончания дней трудилась бы во благо Родины за трудодни и взаимозачеты. Подобное будущее ее не прельщало, поэтому намеки председателя Сонечка не стала игнорировать, но выдвинула встречное условие.
Как бы там ни было, но в городе она оказалась с паспортом, с рекомендацией от колхоза и с пятью рублями в кармане. Целое состояние… Работу ей удалось найти легко, пусть и не в театре, о котором Сонечка втайне мечтала, но в месте хорошем.
Жизнь была к ней благосклонна.
Нежная внешность и жесткий характер немало поспособствовали Сонечкиному становлению в новом образе — исконной горожанки. Она много читала, говорила, выправляя свою речь, пыталась менять манеры так, как полагала это нужным… Мужчины к Сонечке благоволили, а она принимала знаки внимания.
Все закончилось в одночасье.
Кто ж знал, что новый Сонечкин ухажер, молодой, горячий, щедрый, представлявшийся работником торговли, на самом-то деле — налетчик и вор? И что никто не поверит, будто Сонечка не была в курсе его похождений? А раз так, то сообщница она…
Нет, срок
Конечно, она не убивала, не грабила, предпочитала держаться в стороне от статей серьезных. Не спасло это ее. Вышла Сонечка на волю не старой, но уже лишившейся прежнего очарования, циничной женщиной. Ей удалось найти работу дворника, повезло, поскольку к должности, помимо метлы, прилагалась комнатушка в этом самом доме, где уже не Сонечка, но Софья Александровна доживает свой век.
Жильцов она знает хорошо, поскольку прибираться ей доводилось не только во дворе, но и в самом доме, да и то, какие могут быть секреты в месте, где стены из картона, а люди не способны молчать? Каждому охота обсудить новости.
Вот они к Сонечке и стекались.
Впрочем, знаниями своими она никогда не пользовалась во вред жильцам. Напротив, порою помогала им в ситуациях, требовавших определенной тонкости и особого, мягкого подхода. Так, Сонечка не только не спешила рассказывать кому бы то ни было о некоем молодом человеке, зачастившем к Ольге, но и нашла способ предупредить ее о внезапном появлении супруга… или взять того же Антохина из девятой квартиры. Приличнейший человек, но запивает, а в запое становится буен, жену, тещу, детей гоняет… вот Сонечка и придумала — запирать его в котельной. Антохин сам после ее благодарил, да не словами, а трешечкой… Случалось Сонечке и за детьми приглядывать, и за стариками, и за квартирами, которые ей доверяли с легким сердцем.
Конечно, узнай кто из жильцов, что за спиной милой Сонечки зона, все бы переменилось, но удача, отвернувшаяся от Сонечки в юности, ныне спешила воздать по заслугам. Пожалуй, ложью будет сказать, что у Сонечки ни разу не возникало искушения воспользоваться ситуацией, но она сумела устоять. Да постепенно прижилась в доме.
Квартирка на втором этаже принадлежала школьной учительнице, даме строгой, тяготевшей к излишнему морализаторству и костюмам, которые она сама же шила, перелицовывая старые вещи. Жила она одна, а на вопросы о родных отмахивалась, мол, такая родня и даром не нужна. За глаза учителку считали старой девой, кто жалел ее, кто злорадствовал, но особо к ней не лезли. А потом случился с ней инсульт. Тревогу забила Сонечка, она заприметила, что уже два дня тому назад учительница, прежде выходившая из дома ровно в семнадцать минут восьмого утра и возвращавшаяся без десяти шесть вечера, пропала.
Ее нашли на полу, беспомощной, но еще живой, и врач лишь разводил руками: мол, случается. «Скорая», конечно, забрала Анну Марковну, а в доме заговорили о скорых похоронах.
Поспешили.
Месяца не прошло, как учительница вернулась, да не одна. Она шла, шаркая ногами, опираясь на кривоватую палку, а тонкая светловолосая девушка заботливо поддерживала ее под локоток. Паренек же вида лихого — ох и не понравились Сонечке его глаза! — нес чемоданы.
— Племянница я, — сказала девушка, улыбаясь ясною доброй улыбкой, которой Сонечка ничуть не поверила. Жизнь и зона научили ее видеть людей глубже. — Вызвали к тете… а это — супруг мой. Ленька.