Музыкальный приворот. На волнах оригами

Джейн Анна

Вид при этом у Томаса был такой извиняющийся, что я в очередной раз поняла, что просто не могу злиться на него. И я примирительно улыбнулась в ответ.

Мне показалось, что на меня смотрят, но когда я оглянулась на гостей, ничего подозрительного не заметила.

– Другое! – махнул рукой итальянский миллиардер. – Рагаццо неплохо играет, должен признать! Хочу Франко Боттиато!

Франко Боттиато Антон, видимо, в отличие от меня, знал хорошо. Когда я вернулась из ванной комнаты, где приводила себя в порядок, то господин Бартолини уже во все горло исполнял известнейшую песню Адриано Челентано, делая это громко и с чувством. Глаза его блестели – то ли от задора, то ли

от алкоголя. Жесты были по-итальянски широки и эмоциональны. У Тропинина же выражение лица не поменялось – он почти равнодушно играл, не глядя ни на людей, ни на музыкальный инструмент. Так играют музыканты в ресторанах – отстраненно и холодно.

Я села рядом. Антон повернул голову в мою сторону и чуть улыбнулся, а я отчего-то засмотрелась на его ловкие пальцы, без особого труда извлекающие из оставленной кем-то гитары звуки.

– Сеньор Караоке! Молодец! Ха-ха-ха! А давай-ка, рагацци, – перешел на «ты» миллиардер, – еще раз «Мою свободную песню»! Повтори!

У сеньора Караоке чуть дернулся уголок губ, но он сдержался, вновь удивляя меня выдержкой.

– Что тут происходит? – заглянула с интересом в комнату и Нелли. До этого она крутилась около Леши. – У вас караоке-бар? Я тоже хочу петь! Ой, – увидев Антона, почему-то смутилась сестра, поняв, что он и есть караоке. А после поздоровалась на английском. Гости никогда ее не смущали – Нелли выросла в обстановке постоянного потока знакомых и незнакомых людей в доме.

Пожилой миллиардер помахал Нелли, и та, не стесняясь, помахала ему в ответ, а после подскочила к Томасу и принялась усердно ему что-то втолковывать. Кажется, Нелли хотела, чтобы папа отпустил ее на аниме-фестиваль в соседний город вместе с подружками. Тот, естественно, согласился, словно забыв, сколько сестре лет, и я покрутила пальцем у виска и замотала головой, а после пробралась к ним, боясь помешать музицированию, и принялась втолковывать Томасу, что Нелли отпускать одну – опасно.

Господин Бартолини вдруг глянул на нас странным внимательным взглядом, в котором была отстраненная теплота, но я так и не поняла, почему он так на нас смотрит.

А Антон, как оказалось, понял.

И дальше случилось нечто странное.

– Другое, – повелительно махнул рукой итальянец, отчего-то расхотев петь свою любимую песню, и назвал что-то очередное типично итальянское, популярное и зажигательное.

Но то ли итальянцу не стоило быть столь небрежным по отношению к Антону, то ли таков был первоначальный план моего музыканта, но переходить к новому заказу сеньор Караоке не стал. Гость закончил петь, а Антон все играл и играл «Мою свободную песню».

– Зависли? – осведомился порядком взмокший от странных танцев переводчик.

– Пойте, – на английском с улыбкой сказал Антон, глядя на итальянца. Тот скептически посмотрел на него.

– Пойте. Я ведь играю.

– Угомонись, рагаццо, – раздраженно сказал итальянец, пригрозив пальцем, и в очередной раз засияли бриллианты.

– Вы поете – я играю, я играю – вы поете, – еще шире улыбнулся Тропинин.

– Антон, – шепнула я, подходя к нему, – чего ты хочешь добиться?

– Все в порядке, – ответил он мне.

Гость резко поднял руку открытой ладонью вверх и раздраженно помахал.

– Господин Бартолини просит вас поторопиться, – въедливым голосом сообщил переводчик. Одновременно с ним завопила в углу Нелли – Томас все-таки, несмотря на мои протесты, дал ей согласие на поездку.

– Что вы делаете? – зашипел переводчик. – Не действуйте господину Бартолини на нервы!

Итальянец хлопнул ладонью по колену, вскочил и направился к двери. Его помощник, кинув на Кея злобный

взгляд, бросился следом, явно намереваясь успеть открыть перед боссом дверь, однако вдруг мужчина остановился. Обернулся резко, прищурившись, глядя на Тропинина, и разразился бранной (наверное) речью – понять, что он там говорил, мы не могли, ибо переводчик молчал.

А музыка все равно не смолкала.

И итальянец вдруг замолчал, усмехнулся горько, слушая гитару, и стал подпевать. И он пел, и пел, и пел, и уже мы вчетвером с сестрой, отцом и переводчиком смотрели на него удивленно во все глаза, не понимая, что вообще происходит. И даже соседи уже заподозрили неладное и стучали по батареям, но для славного дуэта господин Бартолини – Антон никого словно и не существовало.

Когда на глазах папиного гостя появились, заблестели, как эти самые бриллианты, слезы, музыкант словно преобразился. Антон словно ожил, нырнул в музыку, как в любимую воду, и даже стал насвистывать мелодию – это у него получалось здорово. Голос мужчины срывался, но петь он не переставал, кажется, стал еще громче. И странно было видеть на лице такого вот человека – почти небожителя! – слезы! А Кей не останавливался и играл, играл, играл. А тот, кто заказывал музыку – плакал.

– Сколько же можно! – вскричал Томас. Ему явно было жаль своего дорогого гостя. Ему вообще постоянно всех было жалко. Кроме дочери родной! – Джуно, успокойтесь!

Увы, увещевания на того не подействовали, да и робкие попытки переводчика успокоить господина Бартолини кончились провалом.

Атмосфера накалялась. Пение больше походило на хрипы и стоны, а Антон все играл и играл, словно происходящее его совсем не трогало. Он жил лишь этой музыкой, и ничего больше не имело значения.

– Да хватит уже! – прикрикнула я. Итальянца было ужасно жаль. Сейчас важный миллионер напоминал плачущего ребенка. И все мы, честно говоря, откровенно растерялись. – Антон, хватит, – попросила я его тихо, подходя.

Тропинин лишь улыбнулся мне. В его улыбке не было злорадства или издевательства, отнюдь, было в ней нечто теплое и отчего-то грустное.

– Пожалуйста, хватит, – мягко повторила я, положив свою ладонь на пальцы руки, зажимающие струны.

Я не думала, что это возымеет эффект, и готовилась к тому, что Антон меня оттолкнет, но он все же прекратил играть.

Господин Бартолини тоже внезапно замолчал. Темные глаза его влажно блестели, и я, сбегав за салфетками, вернулась и протянула их итальянцу. Тот с благодарностью принял их, отчего-то совершенно не стесняясь своих эмоций. Как ни странно, но на Кея он не сердился.

– Ох, моя дорогая, – благодарно сжал он мне руку. – Спасибо. Вы все-таки так напоминаете мою несчастную Доминику.

– Кто такая Доминика? – громким шепотом, словно забыв, что гость не понимает по-русски, спросил Томас у переводчика.

– Единственная дочь господина Бартолини от любимой женщины, – скорбно поведал тот. – Ушла на небеса молодой и прекрасной. У господина Бартолини остались лишь сыновья. От нелюбимой женщины, – зачем-то уточнил мужчина. Наверное, счел это важным.

– Прошу простить мою несдержанность! – вскричал гость. – Но эту песню мы так часто пели с Доминикой! Моя Доминика была музыкантом. Она играла на гитаре и так красиво пела – как ангел! И тут нахлынули воспоминания, а рагаццо все играл, и играл, и играл. И во мне что-то бурлило, варилось и кипело! Сначала я злился – что за глупость, какое неуважение, а потом вспомнил, как моя Доминика играла для меня, и я пел. И последнюю песню, которую я слышал от нее – была именно «Моя свободная песня». Ах, что за совпадения… А я и забыл. Совсем забыл!