Музыкант и Королева

Чинихина Мария

Элизабетта развернулась.

– Тебе не понять, – отрезала она.

Он схватил ее за локоть и сказал, немного приглушив голос:

– Опомнись же! Игры закончились со смертью Леона Андре и уходом старой королевы от дел. Сейчас ты им нужна и в кресле главы овальных заседаний, как фон, и в Большом Совете для красоты и оправданий за катастрофы, стихийные бедствия, экономические и информационные войны перед народом! Ненужных просто уберут.

– Если не бороться, так и будет. Они еще узнают, кто я и что могу. Леон Андре не допустил бы подобного самоуправства!

Элизабетта вырвалась из рук отца, схватила Клауса

за локоть и приказала вывести ее наверх. Горящий фонарь в свободной руке Клауса осветил узкую каменную лестницу. Элизабетта слышала плеск воды вдалеке, и не могла думать, насколько глубоко они сейчас находятся. Альберт не стал возражать и вернулся в овальный зал в надежде спасти репутацию дочери.

Клаус вел ее по коридору, помогал подниматься по самым узким ступеням и придерживал на опасных поворотах. Элизабетта никогда не задумывалась, что там, внизу, в подвале, под паркетом и ковром.

У комнаты мамы она попросила Клауса оставить ее одну и вошла в гостиную с белым роялем. Портрет Маргариты все еще украшал знаменитую стену. Глаза мамы смотрели на нее сурово, и выглядела она моложе, чем Элизабетта. Она любовалась портретом несколько минут, вспомнила о первой встрече с Анри, как он играл на белом рояле и хвалил звук, и поиски архива Леона Андре… Комната была большой. Свой дневник мама прятала в крышке рояля, дед вряд ли посчитал надежным местом более оригинальное. Он мог спрятать записи в самом банальном месте, где точно намеренно искать не будут. В женских чулках?

Она нашла, что искала. В дальнем ящике с женскими колготками, в потайном отделении, лежали тринадцать толстых тетрадей и пять папок с бумагами с беспорядочно рассортированными листами. У нее не было времени пересматривать документы. В тот день она решила вернуться в комнату мамы и изучить записи деда позже. Элизабетта никому не сказала, что нашла бумаги. Отец, Эдвард и Клаус списали существование архива Леона Андре на безумие бабушки и не возвращались к этому вопросу.

Элизабетта перенесла тетради в кожаных обложках из гардеробной и спрятала их в сейф мамы, за портретом. Закрыла ключом, который был всегда при ней. В этом сейфе уже кое-то хранилось – первые пинетки Эдди, заколка Альберты, бабушкины драгоценности, фамильные бриллианты мамы, принадлежащие лично ее семье, и первая пластинка Группы с тиражным кодом 00000001. Элизабетта выкупила запись мужа анонимно, через интернет, у одного фаната за безумную сумму денег, на которую парень смог организовать бизнес и купить квартиру в Городе. Только таким образом она могла компенсировать поклоннику творчества Анри потерю ценной реликвии.

Элизабетта засунула в сейф бумаги Леона Андре и захлопнула дверцу. Изучать архив и в этот раз не было желания. Портрет мамы, который на протяжении нескольких лет скрывал тайны Золотого Дворца, стал надежным хранилищем. Она вытерла руки специальной салфеткой, оглянулась, погасила свет и вышла из комнаты, увидев, что у лестничного пролета поджидает Кеннет Пен с наглой ухмылкой на лице.

– Ваш телохранитель нарушил инструкцию, – сказал он. – Парень испугался и убежал. Мой совет – увольте его.

– Сомневаюсь в безответственности Клауса, – заявила Элизабетта. Она приготовилась идти дальше, но сын Льюиса Пена преградил дорогу.

– Комната вашей мамы. Забавно? – спросил Кеннет, затем коснулся ручки, слегка приоткрыл дверь и намеревался

войти. Элизабетта резко обернулась и помешала противнику осуществить задуманное.

– Признайтесь, что вы хотите этого, – настаивал он. – Уничтожить мужа. Боль и сожаление трудно осознавать первые месяцы, а потом вы забудете о душевной нестабильности, а в скором времени вы встретите достойного вас и ваших детей человека.

– Вы хотите сказать, что он уже появился? – усмехнулась Элизабетта, надеясь, что Кеннет Пен не догадается, зачем она ходила в комнату Маргариты.

– Возможно, – Пен прижал ее к стене и заглянул в бирюзовые глаза. – Признайтесь, вы не любите его, причем давно. – Он дотронулся до нее, Элизабетта хотела ударить, но рука непроизвольно опустилась. Она ощутила знакомый запах и тяжелое дыхание. Пен коснулся пряди волос, щеки и уха. – Чего вы боитесь? Что нас увидят? Сами говорили, что измена для мужа ничего не значит? Может стоить проверить?

Он осмелился поцеловать ее, а она не смогла оторваться. Внутренний голос кричал: бежать, но ноги приросли к паркету. Кеннет Пен получил, что хотел.

– Как ты мог! – кричала рассерженная Альберта на брата.

Она загнала Эдди на пролет лестницы и затолкала брата в самый темный угол к маленькому окну. Под лестницей стояла скамейка для прогульщиков. Место мадам Эдмон раскрыла, а лавочку оставили на память, прописав на спинке позорное название «скамейка неудачника». Любой школьник, которого заботила репутация, избегал того, чтобы присесть на нее. Обычно Жак и Лью, ради веселья, любили заталкивать на «лавку» таких, как Стэнли. Эдди так же приходилось сидеть на скамейке прогульщика не один раз и при взгляде на лавочку позора в голове всплывали не совсем приятные воспоминания.

– Не смей передаривать папину гитару кому-либо, – заявила сестра.

Эдди сжал кулаки, посмотрел и произнес:

– Я всегда знал, что ты капризная и вредная. Папа подарил гитару мне, и я буду делать с его инструментом все, что захочу! Если тебе нужна такая же гитара, скажи отцу, и он подпишет любую, какую захочешь. У него столько инструментов в студии, что передачу еще одной гитары любимой дочери он и не заметит!

– Причем тут вредность? – спросила Альберта. – Ты мой брат и мне не безразлично, если тебя обсуждают, унижают и бьют.

Эдди молчал.

– Не веришь? – усмехнулась Альберта. – Поднимись на четвертый этаж и послушай, как прекрасная Элис в подробностях рассказывает о вашей прогулке к фонтану на первом уроке и о том, что ты готов отдать ей гитару «Анри-легенды». И как при этом «ржет» Жак и его шайка. Лошади! Кларисса побила бы меня по губам за грубое слово, но другого выражения в их адрес подобрать не могу!

Она ушла. Растерянный Эдди присел на лавку, от стыда и позора он хотел расплавиться. Жак и Люк посмеялись над ним и растерли в порошок мечты и надежды. Он повернул голову к окну, из которого проникал в темную подсобку солнечный свет, задумчиво посмотрел на живущий в суматохе Городской Центр: к обеду он набился до предела. День был в разгаре, и людей на Проспекте стало намного больше, чем утром. Эдди натянул рюкзак на плечи и побрел к запасному выходу. На этот раз он удостоверился, что охранник его не заметил. Паренек увлекся разговором с молоденькой курьершей из агентства и не обратил внимания на мальчика.