Мы будем жить
Шрифт:
Браун — хорошо раскрученный брэнд, и план сработал, книга разошлась миллионами экземпляров. Фильм — дополнительная случайная удача, вряд ли у нас есть каналы влияния в Голливуде.
Припомнилось, как Анквилла рассуждал об этом.
— На первом этапе книга будет служить прикрытием. Чтобы никто не верил всерьез в существование другого вида людей, будет запущена легенда об этом, полуэзотерическая, на уровне сказок про эру водолея и НЛО. Тот же механизм был использован с Шамбалой, с помощью Елены Блаватской — чтобы ее не начали искать действительно всерьез. А на втором этапе… Понимаешь,
В самом деле, в "Другой расе" хотя и грубо, и топорно, но раскрывались многие подробности об Атлантиде, о пирамидах, о существовании этой иной расы людей на протяжении тысячелетий. Браун, правда, сильно нафантазировал — у него другая раса была расой сверхлюдей со сверхспособностями. Фантазии были у него переплетены с истинной информацией, которую он мог получить только от нас.
Но то, что отличает нас от урку на самом деле — самый сложный вопрос.
В массовом детективе этого не объяснишь — не поймут.
Юрген, Катя и Таня тоже оказались чистыми урку, и я снова пересел за стол, но поближе к центру. Подхватил свою рюмку и поддержал очередной тост. Девочки принесли из кухни основное блюдо — мясо, запеченное с сыром и ананасом, довольно вкусно.
За столом шла беседа о насущном — о деньгах.
— Уму непостижимо! — говорил программист (кажется, его звали Боря или как-то так), — я получаю четыре тысячи… а на руки — только две с половиной. Это же невозможно! В Москве…
— Да они тут грабят! — поддержал израильтянин, — у нас то же самое. Налоги такие, что вздохнуть нельзя. Какого черта мы платим эти налоги?
— Я вообще считаю, что государство — это бандит!
— Ну почему же, — вступил я в беседу, — мы живем в социальном государстве. Налоги — это плата за социальное спокойствие. Чтобы каждый был хоть как-то обеспечен, чтобы люди не голодали. Опять же, социальные страховки — это необходимо для существования системы медицинской помощи каждому.
Зря я это сказал…
— Это значит, мы должны кормить из своей зарплаты каких-то бездельников!
— Работать не хотят, лежат на диване и ничего не делают…
— Я бы всем этим получателям пособий оставил сто евро на опохмел… и пусть идут жить под мост. Ну детям можно приют предоставить.
— А ты где работаешь? — одна из девушек подозрительно покосилась на меня.
— Он со мной работает, — сказала Юлия. Я благодарно взглянул на нее. Еще пришлось бы доказывать, что я не бездельник, лежащий на диване и проедающий их налоги.
— Это не совсем так, — сказал я, — большинство безработных — это одинокие матери с детьми. Или больные, или люди после пятидесяти лет, их действительно никуда не берут.
— Да всегда можно найти работу! — загорячился Боря, — если оторвать задницу от дивана и поискать. И с детьми нечего сидеть до совершеннолетия, вполне можно пойти поработать…
— Конечно, можно! — раздался хор поддержки.
— А то обнаглели совсем!
— Может, ты левый? — подозрительно спросил меня юрист.
— А это тут при чем? — удивился я.
— Ненавижу коммунистов! —
Я перевел дух. Похоже, внимание от меня отвлечено. Все с удовольствием подхватили новую тему. Но на эту тему особенно даже говорить не надо было, тут все присутствующие были единодушны, хватало вздохов и взглядов. Хайнц сказал.
— А я родился в Тюрингии. Так что тоже пожил при тоталитаризме. Но только два года.
— Это не смешно, — резко сказала израильтянка постарше. По-моему, она все-таки тоже знала русский, — все мы, кто пережил это… мы никогда не забудем. И не простим!
— Да, конечно, — поспешно согласился Хайнц, — я и не хотел…
Одна из женщин подошла, обняла израильтянку и что-то сказала ей по-русски.
Наверное, это задумывалось как трогательная сцена, но отчего-то она показалась мне жутко фальшивой. Мне стало не по себе — не знаю, почему, так, как бывает, когда железом скребут по стеклу. Я занялся прибором… так, пока амару здесь не выявлено. Даже полукровок.
…они уже перешли на Израиль и единодушно рассуждали об арабах — о том, какие это сволочи, и как наконец уже надо бы их всех уничтожить, потому что они же сволочи, фашисты и террористы, и вообще даже не люди, и непонятно, чего канителятся с ними… проклятое мировое сообщество не дает, что ли.
Выпили еще по одной. Биологу (по имени Миша) дали в руки гитару. Он подергал струны, проверяя настройку. Катя стала его уговаривать что-то там сыграть, "ну для меня, пожалуйста". Миша кивнул и, бряцая по струнам, запел что-то задушевное по-русски. Слушать было скучновато, так как слов я не понимал. Зато я приналег на мясное и салаты. Если много есть, алкоголь не так бьет по мозгам. К счастью, скучно было не только мне, на второй песне все уже как-то зашушукались, задвигались, и третью слушал уже только кружок энтузиасток-девушек, усевшихся вокруг Миши.
…Его вот надо бы проверить. Ну не может быть так, чтобы он не был амару хоть наполовину! Умный парень, биолог, играет на гитаре… "Всякое искусство совершенно бесполезно", как писал Уайльд. А урку никогда не делают ничего бесполезного! Это-то их от нас и отличает. Во какую чеканную формулировку я придумал, несмотря на то, что водки так и не было! А еще русские.
Все уже были изрядно навеселе, и разговоры пошли сложные.
— Все-таки национальности в наше время теряют всякое значение, — говорила аспирантка Наташа, — ну вот мы из России… Хайнц, Улла, ты, Клаус… вы немцы… они вот из Израиля… он из Голландии… какая разница? Все мы — граждане мира!
— Но это все не так просто! — поднял палец Боря, — это мы, да, интеллигентные, образованные люди… мы элита! Для народа национальность по-прежнему существует, и очень важна. А нам… нам уже все равно.
— Мне лично, — важно сказал доктор математики, — куда ближе образованный европеец, чем какой-нибудь пьяный дядя Вася в российском автобусе. Хотя казалось бы мы с дядей Васей одной национальности.
Я внимательно посмотрел на доктора. Действительно, очень интеллигентное лицо. Внимательный взгляд, хотя и расфокусированный из-за алкоголя. 26 процентов совпадения с амару. Меньше, чем у Юлии!