Мы - истребители
Шрифт:
— Готов! — яростно ухмыльнувшись, с чувством глубокого удовлетворения проводил огненный комок «мессера», падающего вниз.
Оставшиеся две пары фрицев отлетели, чтобы перегруппироваться, и издали наблюдали, как я кручусь около горящего ведомого — он так и не смог сбить пламя и шёл на вынужденную.
На вторую площадку Степка уже не успевал — она была выше, так что единственным шансом оказалась дорога.
Крутя головой, опасаясь внезапной атаки, я провожал Микояна глазами. «Лавочкин», не выпуская шасси, плюхнулся на землю и в густой пыли, дыме горящей плоскости и мотора, разбрызгивая щебёнку и вытекающее масло, заскользил к небольшому озеру у края дороги. Когда самолёт наконец-то
Дав газу, я полез наверх, где кружили хищные силуэты «мессеров».
Понятное дело, набрать высоту мне не дали: гитлеровцы понимали, что другого шанса у них может и не быть, поэтому бросились в атаку сразу.
Увернувшись от одного, я пропустил очередь второго и вдруг заметил, как ведомый второй пары не сворачивая прет прямо на меня. Поняв, что он идет на таран, зло ухмыльнувшись, довернул и, дав движку форсаж, направил кок винта на противника.
В этот раз немец не свернул, единственное, что я успел сделать, — нажать на педаль, так что столкнулись мы не лоб в лоб, а плоскостями. У меня напрочь отшибло левое крыло и изодрало хвост.
До земли четыреста метров. Истребитель падает, вращаясь вокруг оси — не выпрыгнуть, собьет целой плоскостью. Прежде чем успел осмыслить, что делаю, резким ударом открыл фонарь и отстегнул привязные ремни. Через секунду — на двухстах метрах — меня вышвырнуло из кабины. Последнее, что помню, прежде чем непроизвольно покинул истребитель, — это быстро приближавшееся крыло, потом удар и темнота.
Очнулся я от гомона толпы, хлопанья материи на ветру и пульсирующей боли с левой стороны тела. Попытка пошевелиться привела к тому, что раздался резкий, можно сказать, похожий на выстрел звук рвущегося полотна, за которым последовал рывок вниз. Поэтому первым делом я приподнял голову и только потом, открыв глаза, посмотрел наверх — звук шел оттуда.
А наверху купол парашюта зацепился за торчащий обломок скалы, который потихоньку рвал ткань, отчего я понемногу опускался, стоило только шевельнуться. Припомнив, что крепко держал кольцо на бедре, когда меня вышибло из кабины, сообразил, почему парашют открылся.
Тихо застонав от боли в плече — я уже определился, где болит, — попытался прикинуть, что случилось. Судя по всему, удар крыла не только погасил сознание, но и выбил плечо из сустава. Хотя, может, это об скалу так приложило. Да и остальному телу явно досталось, наверняка всё в синяках. Быстро ощупав себя правой рукой, понял, что, кроме нескольких довольно крепких ссадин и выбитого плеча, никаких ран и повреждений больше не было. Синяки не в счёт.
Припомнив, что вроде еще слышал голоса, наконец догадался посмотреть вниз. Закрыл глаза, открыл, снова посмотрел.
Судя по всему, метрах в пятидесяти подо мной раньше текла река. Это сейчас она превратилась хоть и в бурный, но ручей, оставив галечный пляж шириной метров двадцать, на котором стояли человек сорок немецких солдат и офицеров и молча смотрели на меня. И улыбались. Улыбочки у всех, как у Чеширского кота. Счастливые-е!..
Я быстро закрутил головой, пытаясь найти возможность для спасения. В плен не хотелось категорически, догадывался, что там меня ждет. Да и пятно на репутации тоже не стоит сбрасывать со счетов. И так под плотным колпаком со стороны спецслужб СССР, так что еще это вешать на себя не хотелось. Однако вертикальный склон был пуст, ни выступа, ничего. Только в трех метрах от меня довольно большая щель в полтора метра шириной и уступ. А на уступе… Судя по всему, там была звериная тропа — козий помет я ни с чем не спутаю.
За время моих шевелений купол еще больше разошелся, и я провалился на полметра. Немцы явно забеспокоились. Несколько резких команд,
— Ком! Ком! — крикнул, стараясь перекричать шум воды, офицер в звании майора.
На том берегу кроме грузовиков, с одного из которых снимали тент, у края дороги я увидел несколько легковушек и десяток офицеров, наблюдавших за нами, и в одном из них с изумлением опознал Манштейна. Узнал не потому, что помнил его или видел в своем мире — может, и видел, не помню — нам его фото показывали особисты, чтобы опознали, если что. Честно говоря, только сейчас до меня дошло, что это «если что» уже наступило.
— Хрен тебе! — ответил я. Сообразив, что меня не понимают, отрицательно закачал головой.
Майор нахмурился.
В это время прибежали солдаты и под резкие команды унтер-офицера натянули подо мной тент.
Майор снова стал просить, чтобы я отстегнулся и упал вниз. Однако в это время подул ветер и довольно сильный. Меня стало раскачивать.
Майор что-то закричал внизу. Двое рядовых фрицев, обвязавшись веревками, полезли вверх, но не прямо подо мной, а чуть сбоку — там были зацепы. Я так увлекся наблюдением за ними, что не скоро посмотрел вниз, но когда это сделал, то несмотря на свое положение невольно рассмеялся. Дело в том, что ветер стал меня раскачивать довольно сильно, а офицер приказал держать брезент точно подо мной, по-видимому, страстно не желая меня потерять. Судя по взмыленным солдатам, они уже давно бегали туда-сюда синхронно с моим качанием.
Оба скалолаза, плотно прижимаясь к скале, чтобы порывы ветра их не сбросили, уже поднялись метров на двадцать, пристально наблюдая за мной. Я же следил за щелью и чем больше раскачивался, тем ближе она становилась в конечной точке.
Помогая себе ногами, еще больше увеличил амплитуду колебания и в конце концов смог, дотянувшись до расщелины, вцепиться в её край.
— Есть! — выдохнул я, выбравшись на уступ. Теперь осталось только отстегнуться и осмотреться, а отпускать правую руку, которой я держался, было боязно. Левая же не действовала. Поколебавшись, зацепился каблуком за камень и быстро избавился от подвесной системы. После чего несколько минут переводил дыхание, прижавшись спиной к скале и вытирая пот с лица. Освобожденная парашютная система раскачивалась справа от меня, метрах в трех. Ветер как по приказу стих. Мельком глянув в глубь расселины, довольно усмехнулся — есть ход. Посмотрел вниз и тут же отшатнулся обратно: половина солдат продолжала держать брезент, а вот вторая, свободная, целилась в меня из винтовок. Офицеры стояли в стороне, и один из них, тот самый майор, призывно махал рукой. Видимо, он что-то при этом кричал, поскольку его губы шевелились.
— Да ну на хрен! — выкрикнул я и метнулся от края, пребольно врезавшись повреждённым плечом в камень.
— Файер! — На этот раз злой крик майора прорвался через шум ручья.
Единственное, что успел сделать — это откатиться в небольшую нишу и свернуться калачиком, прикрыв правой рукой голову. Глупо, конечно, но от инстинктов никуда не денешься.
Заверещали многочисленные рикошеты, и что-то стукнуло в левую руку.
— Попали, суки!
— Файер!
Гадский майор успокаиваться не желал. Пришлось достать единственную гранату, заныканную неделю назад — выпросил её у старшины Степанова, когда встречался с ним и полковником Денисовым.
После третьего залпа ребристое яйцо лимонки полетело вниз, брошенное недрогнувшей рукой.
— Алярм! Гранате! — послышались крики, и почти сразу их заглушил разрыв.
Пока немцы приходили в себя, побежал по тропе, старательно выбирая, куда ставить ноги — не хватало еще сломать их или споткнуться.