Мы из ЧК
Шрифт:
Я засмеялся. Улыбкой ответил мне и Макар Алексеевич, вспомнив, как я брил голову.
— В художественный театр проложи дорожку, — наказывал начальник. — Третьяковка тебе понравится. Словом, используй Москву на все сто! Вернешься — обо всем расспросим. Имей в виду!
Макар Алексеевич полжизни прожил в Москве и говорил теперь о ней с грустью, как о давно минувшем и прекрасном…
Уезжал и Павел Бочаров — его назначили руководителем одного из ведущих отделов ОГПУ на Украине. Товарищи тепло проводили его в Харьков.
ПРОВОКАТОР
Тимофей
Жил Морозов со своей семьей в Заречье, в старом железнодорожном доме под столетними липами. Не раз я бывал у него в гостях. Отсюда он проводил свою Ксению Ивановну в родильный дом. Это было в тот год, когда Советскую страну и весь мир постигло великое горе — умер Владимир Ильич Ленин. До глубины души потрясла чекиста смерть вождя.
Шел он к жене по траурному Заречью. Красные флаги в черном обрамлении. Горестные лица людей. И разговоры негромкие, будто бы Ильич лежал рядом в гробу..
Он думал: кто же заменит Ленина? Ответ был один. Только партия! Сплоченность рабочих и крестьян — вот в чем сила. И зачем эта нелепая смерть? Не стыдясь, он утирал слезы.
В акушерской ему выдали белый халат. Видя заплаканные глаза его, медсестра успокоила:
— Все хорошо. Не переживайте!
Морозов сел на лавку. Вышла Ксения Ивановна. Он взял ее побледневшую руку.
— Оксана, дочку назовем Нинел.
Ксения Ивановна удивленно глянула на мужа:
— Выдумает же!
— В память о Ленине. Прочитай с конца. Что выходит? — Тимофей Иванович на листке бумаги написал слово «Ленин».
— Ни-нел… — прочитала Ксения Ивановна. И все же в глазах ее не было согласия.
— Послушай: Нинель! Звучно, мягко. В самый раз для девочки.
И молодая мать тихо согласилась:
— Нехай будэ, як ты сказал. — И повторила одними бескровными губами:
— Ни-и-ине-ель…
Вся жизнь молодой четы теперь была в ребенке. Первый раз Нинель засмеялась — радости на неделю! Прорезался первый зуб — и слез и ахов не счесть! Доченька впервые пролепетала: мама!.. Нинель сделала первый самостоятельный шажок. И вокруг все этим только и занято: событие!
Чекист Морозов был, как и его товарищи, занят по 15—18 часов в сутки. А девочку интересовали тысячи «почему».
— Я просыпаюсь — тебя нет. Я ложусь в постель — тебя нет. Почему? — спрашивала она отца.
В редкие часы отдыха Тимофей Иванович не успевал ответить и на половину ее «почему». И уходил в чекистское казенное здание с потеплевшим сердцем и тихой радостью в душе…
Морозов познакомился с Ксенией
Встречались полтора года и, наконец, признались друг другу: раздельно жить дальше невозможно!.. И у Тимофея Ивановича прибавилось забот ровно в шесть раз. Отец Оксаны умер в 1914 году, и Варваре Ивановне — матери Оксаны приходилось крутиться вдвое: на руках пять ртов! Женившись, Морозов взял на себя всю тяготу содержания, ученья большой семьи.
И родственников у Ксении Ивановны было много. Не забывали они дом Морозовых, где всегда их встречали радушно и хлебосольно.
Как-то летом — это как раз было при мне — в Заречье приехал троюродный дядя Ксении Ивановны, кряжистый токарь Прокоп Афанасьевич Хлопенюк. Грубый бас, громкий смех и совершенно седая голова. Именно про таких говорят: белый как лунь!
Привело его в Заречье отцовское дело — устроить сына в индустриальный техникум, в бывшее Александровское техническое училище. Хороших металлургов оно готовило — про его выпускников слава шла по всей Украине.
Когда выпили мы по доброй чарке, Тимофей Иванович, видевший родича первый раз, не утерпел:
— Прокоп Афанасьевич, сколько вам лет?
Дядя загрохотал:
— Сорок, а что? Мабуть, седина… Давняя справа… з 1906 року.
Подбежала девочка с бантами в косичках и попросилась на колени к Морозову. Тимофей Иванович поднял ее, поцеловал.
— Что, Нинелька?
— Що ж, по-хранцузки назвали? — пробасил гость.
— В честь Ленина, дядя, — ответила Ксения Ивановна.
Родич вскинул льняные брови:
— Гарно!
— Так вы потемкинец? — опять спросил Морозов.
— Ни. В 1904 году броненосец «Потемкин» стоял у нас на рейде. Меня комитет нарядил снабжать матросов прокламациями. И нашу рабочую газету я проносил. Филеры охранки присмотрели. Попал в их поминальник! А в девятьсот пятом от железнодорожных мастеровых вместе с Иваном Бакаем, отцом Оксаны, выбрали меня в Совет рабочих депутатов. И снова на глазах шпиков царских. В конце ноября большевики проголосовали за вооруженное восстание. А меньшевики — против! Ну, значит, ночью являются архангелы:
— Пройдемте бриться!
Попал я в одиночку. Полгода измывались. От товарищей узнаю: «Потемкин» уплыл в Румынию. И революцию затопили в крови. Как-то среди ночи слышу лязг замков:
— Выходи!
Вывели во внутренний двор тюрьмы, поставили к стенке. И солдаты с винтовками напротив. Жандармский ротмистр спрашивает визгливо:
— Последний раз даем возможность остаться живым. Где спрятана типография?..
А мне уж все равно. Молчу.
— Скажешь? — беснуется жандарм.
Молчу. Повернули спиной к строю. И знаешь, Тима, волосы сами зашевелились. Спине стало холодно, будто бы к ней приложили пласт застылого железа. Стою, ноги дрожат. Мне было всего девятнадцать! Рванулся, стал лицом к солдатам: