Мы из подводного космоса
Шрифт:
Георгий не стеснялся, приходил на встречи в армейской форме полковника Генерального штаба, орден – «Бухарская звезда» (За службу Родине в Вооруженных силах СССР) ярко сверкал на его спортивной груди. Конечно, служба забирала у каждого много сил и здоровья. Егор шутил, что он в Генеральном штабе так занят, что личный танк некогда почистить.
У Игоря Алексеевича в прошлом году умерла жена, не дожив и до пятидесяти, сказалось её блокадное ленинградское детство. Егор приезжал на похороны. Один. Что-то не ладилось у него с женой в последние годы. И в этой ситуации он старался шутить: «Из картошки ананаса не вырастет». Его жена («Интеллигентка в первом поколении» – слова Егора) всё время пыталась доказать, что она из потомственной интеллигентной семьи, потому что ещё до революции её бабушка работала в сельской школе. Но родители у неё были простые люди, и она очень злилась на них за то, «почему они были без высшего образования?» Это якобы бросало и на неё тень. Муж для неё, как и для большинства замужних женщин, был слишком прост. Одним словом, «принцесса на горошине!» Игорь Алексеевич в прошлом
Игорь Алексеевич в морской форме капитана 1 ранга зачитал заранее подготовленный им приветственный адрес от моряков Беларуси, где он сейчас после развала СССР живет. Шутливо торжественно вручил подарки, в том числе трёхлитровую емкость чистейшего самогона из Беловежской Пущи, приготовленного на целебных травах, на родниковой воде. Все гости хохотали от его флотского юмора и находчивости. Особенно, (он заметил) им восхищалась старшая дочь Егора – Ирина, красивая черноглазая молодая женщина с удивительно сохранившейся фигурой, хотя у неё уже двое детей – десяти и шести лет. Она была за хозяйку дома. Приготовила много хороших кушаний, в том числе коронное блюдо их семьи – жюльен. Игорь Алексеевич был в ударе, (естественно, когда на тебя смотрит загадочная женщина с чертиками в глазах.) Да, глаза у неё были бесшабашные. Опасные, для нас мужчин, глаза. В таких глазах мы тонем, и никакой спасательный круг уже не поможет! Самое главное, что она знала силу своих глаз! И, похоже, она забрасывала лассо на отважного моряка. Увы, Москва!
Когда Игорь Алексеевич произнес «Тост моряка», несколько сдобренный соленым флотским юмором, например, там было:
«Мы пьем за тали, ванты, за нок и топенанты,За весь набор премудростный снастей,За блоки и оттяжки, за прелесть женской … ласки,За ветер, продувавший до костей…»и многое, многое другое, то он стал национальным героем юбилейного вечера.
Ирина, возбужденная его раскованностью, даже предложила отцу, когда всё заканчивалось, забрать с собой Игоря Алексеевича, поскольку в квартире отца можно разместить только родственников. Игорь Алексеевич тревожно замер («Ей этого делать нельзя»), а Егор, немного пьяненький, сказал: «Он будет спать со мной». Игорь Алексеевич все перевел в шутку на тему – спать в одной постели с мужчиной. Легкий инцидент был исчерпан, но Ирина осталась недовольна. Её глаза сверкнули, и Игорь Алексеевич понял, что она может быть резкой, решительной, властной. Она нашла в себе силы сдержаться, засмеялась. «Завтра приезжайте все ко мне в гости». – «Приедем!» На этом и порешили. Прощаясь, Игорь Алексеевич поцеловал ей руку. Вся горечь одинокой жизни (после смерти жены он не смотрел на женщин), вся боль сдерживаемой плоти всколыхнулась в нём. Эта нежная, пахнущая хорошими духами, ухоженная рука женщины, знающей себе цену, эта рука как бы сжала сердце Игорю, и слезы навернулись ему на глаза: «Как тяжело сдержаться, когда женщина зовет тебя! Какую они имеют над нами силу!.. А надо ли сдерживаться?»
Утром Игорь Алексеевич уехал. Он боялся продолжения. Его жизненный опыт подсказывал, что Ирина и он, чувствуя взаимную симпатию и даже влечение, стали на опасный путь. Есть вещи, которые нельзя делать в цивилизованном обществе. (Дочка близкого друга! Табу. Запрет.) Хотя она тридцатилетняя женщина вполне самостоятельна, и вправе сама решать то, что почувствовал и чего испугался Игорь Алексеевич. Двадцать лет разница! Правда сегодня, в нашем капиталистическом мире, такая разница никого не беспокоит. Сегодня – это даже нормально!
Весь минувший месяц Игорь думал об Ирине. Она была с ним постоянно. Вставая утром, он здоровался с ней. В обед желал ей приятного аппетита. Делился с ней впечатлениями о просмотренной по телевизору передаче. Перед сном желал ей спокойной ночи. Он жил и дышал ею. Он вдруг обнаружил, что жизнь прекрасна. Он надеялся и боялся возможной новой встречи со своим ангелом, со своей «донной и панной». .
Похороны прошли удивительно организованно и быстро. Ирина, которая встретила Игоря Алексеевича на вокзале, сказала, что отец сам расписал свои похороны в завещании. Он оставил письмо «Вскрыть после моей смерти». Георгий Петрович, как настоящий штурман, аккуратный и собранный, всё предусмотрел: рубашка, галстук, костюм, ботинки и сам ритуал. Скромно, без помпы, без оркестра, без надгробных речей. Как жил скромно и честно, так и ушел из жизни. Очень тихо.
Оказывается,
На поминки в кафе собрались человек двадцать – родственники и самые близкие друзья. Игорь Алексеевич встал с поминальной рюмкой в руке и сказал: «Завтра утром, как обычно, взойдет солнце, а Георгий, с которым мы столько раз определяли место корабля по Солнцу, не увидит его. Он не увидит голубого неба. Он не увидит родные лица детей и внуков. Он не услышит радующих нас звуков жизни. Он ушел туда, где тихо и темно. Он ушел в вечность. Жизнь человеческая коротка и очень часто печальна. Ты нас извини, Георгий Петрович, что мы живем, а тебя с нами нет. (Здесь Ирина, сидевшая рядом с ним, заплакала навзрыд.) Внутри нас мало осталось любви ко всему живому, и, прежде всего, друг к другу. Мы люди, но начинаем забывать об этом, что нам жизнь дана на добрые дела. Спасибо тебе, Егор. Ты был лучший из нас. Там, куда ты ушел, тоже нужны такие. Придет время, и мы встретимся с тобой. А пока мы сохраним память о тебе. Честь имею!»
Волнение, переживания дня, стрессовая обстановка, видимо, сказались. На какое-то время Игорь Алексеевич как бы вырубился. Он не помнит, как с Ириной и её детьми оказался в такси. Ирина привезла его к себе домой. Он обнаружил, что сидит на кухне, перед ним початая бутылка хорошего коньяка и он пьет прекрасный кофе. Крепкий черный кофе. Большая чашка. Сознание полностью возвратилось к нему. Ирина уложила детей спать. Вымыла с лица всю косметику. Собрала волосы в пучок, и домашняя, в простом халатике вышла на кухню. Села рядом, плечо к плечу, с Игорем Алексеевичем, прижалась лицом к его морской тужурке и вновь готова была заплакать. «Я виновата. Я. Только я», – корила себя она. Игорь Алексеевич обнял её одной рукой, другой решительно плеснул в стакан коньяка, вложил ей в руку и потребовал: «Выпей!» Она, притихшая, выпила и немного испуганная посмотрела на него своими бездонными глазами – невинными и соблазнительными. «В том, что случилось, – начал говорить Игорь Алексеевич, – никто не виноват. У нас, у моряков, есть понятие – судьба. У каждого она своя. Мы с твоим отцом могли погибнуть в первый же год службы на подводных лодках, ещё курсантами училища. Но, бог миловал! Георгий Петрович и я дожили до пятидесяти, и за это спасибо судьбе. У нас было всё, что положено в жизни: и любовь, и страдания, и горе, и радость. Принимай, Ирина Георгиевна, жизнь такой, как она есть. Более того, я скажу грубо, но прямо, Егор ушел из жизни мгновенно, он даже не понял, что произошло. Он не мучился. Он не познал мук старости, когда человека терзают болезни и страданья, когда немощь отравляет жизнь. Что случилось, то случилось!»
Он ещё что-то говорил. Его решительные мужские фразы, наполненные правдой жизни, успокаивали и снимали напряжения последних дней с измученной души и сердца Ирины. Ей становилось легче, как будто неимоверной тяжести ноша спадала с её плеч. «Умеют же некоторые люди найти правильные слова. Какие они умные, люди старшего поколения. Они мудрые. Как с ними хорошо». Она потянулась к Игорю Алексеевичу. Он прижал её к себе, почувствовал, как бьётся её измученное сердечко. Ласково погладил по голове, как будто она маленькая девочка. Поцеловал в лоб. Она подняла своё лицо и, благодарная, поцеловала его в губы. Непроизвольно обняла его за шею и начала целовать, всё больше теряя над собой контроль. Он сжался: «Нельзя! Нет!» Она почувствовала его напряжение, и, не выпуская его из объятий, нежно и мягко начала упрашивать: «Будьте ко мне ласковы. Я так тяжело живу. Весь день среди мужиков, часто вижу их похотливые взгляды. Они мне противны. Последние дни довели меня до безумия. Я хочу простых человеческих отношений. Я хочу прижаться к сильному мужчине. Нас ничего не связывает. Я с вами такая, какая я есть. Вы мне всегда очень нравились. Будьте сегодня со мной. У меня никого нет ближе вас. Мне ничего не надо. Только ваше тепло, ваши руки, ваши добрые слова. Помогите мне, спасите меня», – она умоляла, всё больше и больше теряя над собой контроль. Она вся горела. Глаза её – вишнёвые омуты – манили глубиной. И Игорь Алексеевич утонул в них. – «Где взять силу воли, чтобы отказать любимой женщине. Всевышний, прости меня, грешного!», – последнее, что пронеслось у него в голове…
Едва начало светать, он встал. Тихонько оделся. Ирина проснулась, умиротворенная, ласковая. Она улыбалась, она радовалась жизни. «Да, правы французы, – подумал Игорь Алексеевич, – стресс лучше всего снимает ночь любви!» – «Останься!», – она протянула ему свою красивую руку с ухоженными ногтями. – «Нет. Скоро тебе собирать сына в школу! Не надо, чтобы он видел нас». – «Спасибо вам! (Она перешла на «Вы») Мне сегодня значительно легче…». Он прервал её: «Прошу тебя, Ирина, не говори ни слова. Мы должны осмыслить то, что случилось. Сейчас трудно найти подходящие слова. Можно всё испортить. Давай прощаться!». В прихожей Ирина нежно прижалась к нему. Снова обратилась к Игорю Алексеевичу на «Ты». «Останься, поживи у меня!», – она, в хорошем смысле слова, соблазняла его глазами, улыбкой, своим полуобнаженным телом. Он обнял её, почувствовал через тонкую ткань ночной сорочки её дивную грудь, крутые бедра, молодое и податливое теплое тело. От неё пахло женщиной. Любимой женщиной. Огонь желания обжег его, он на секунду задохнулся, но превозмог себя. «Нет. Сегодня нет!» С трудом вырвался на улицу. Во дворе женщина-дворник на высоких каблуках с метлой в руке разговаривала с кем-то по сотовому телефону. По-английски. Свежий синячок украшал её лицо. «О, Москва! Ты полна парадоксов», – заскрипел зубами Игорь Алексеевич. Целый день просидел на вокзале в тяжелых раздумьях «питомец моря смелый под сенью парусов и в бурях поседелый». Борьба с самим собой измучила его. Он осунулся. Глаза его горели. Как быть? Его плоть кричала: «Оставайся, чудак!» Его совесть и весь жизненный опыт говорил: «Не делай этого!» Только вечером подошел нужный ему поезд и повез его домой. Когда вокзал исчез, что-то ёкнуло в его сердце. Ему стало грустно и удивительно жалко Ирину, себя, свою одинокую жизнь. Переживания дня комом стояли у него в груди.